Еще раз к вопросу об изображении на новгородских монетах (М. А. Львов) [1977 - - Прошлое нашей Родины в памятниках нумизматики. Сборник статей]

Лицевая сторона монет Новгорода Великого (1420-1477 или 1478) издавна привлекала к себе внимание многих исследователей-нумизматов-далеко не в последнюю очередь благодаря "редкостной верности однажды принятому тилу изображения"¹. Действительно, на всех без исключения новгородках (а этих монет только в собраниях Эрмитажа, Государственного Исторического музея и Новгородского историко-архитектурного музея-заповедника насчитывается около 13 000 экз.) помещена характерная двухфигурная композиция, в которой левая фигура представлена в одежде, в короне (венце?) и с жезлом (мечом?) в правой руке, тогда как правая обнажена и нередко показана в "просительной" позе. В деталях композиция варьируется: левая фигура может быть изображена стоящей или сидящей, правая - с "даром" (в виде овала или столбика из точек) в руках или без такового "дара" (табл. I). Однако эти различия, не говоря уже о более мелких, отступали в глазах нумизматов перед фактом удивительной устойчивости сюжета в целом - особенно на фоне необозримой пестроты монетных типов русской чеканки конца XIV-XV в., где такое сюжетное постоянство выглядит как почти единственное и потому интригующее исключение.

¹ (Спасский И. Г. Русская монетная система. Изд. 3-е. Л., 1962, с. 89. )

Первая, по-видимому, попытка описать новгородские денги принадлежит Герберштейну. "Новгородская денга,- пишет он,- имеет на одной стороне фигуру князя, восседающую на престоле (седалище), а перед ним стоит склоненная мужская фигура"¹. Отметим, что автор данного описания настолько же категорически определяет левую фигуру, насколько отказывается от определения правой.

¹ (Наш перевод с немецкого издания 1557 г. Ср.: Герберштейн С. Записки о московитских делах. Перевод А. И. Малеина. Спб., 1908, с. 88. )

М. М. Щербатов один из первых исследователей указанного изображения, предположил (в 1781 г.), что левая фигура - это "посадник или какой судья"¹. С другой стороны, как бы вторя Герберштейну, просто "князя", без каких-либо уточнений, видели в левой фигуре А. Д. Чертков, С. И. Шодуар, Я. Я- Рейхель, Ф. Ф. Шуберт, В. К. Савельев, Д. П. Сонцов и Э. К. Гуттен-Чапский². Серьезных попыток выяснить, что символизирует собой правая, нагая фигура, практически не было до выхода в свет в 1884 г. монографии И. И. Толстого "Монеты Великого Новгорода".

¹ (Цитируется по работе: Спасский И. Г. Очерки по истории русской нумизматики.- "Труды ГИМ", 1955, вып. 25 (Нумизматический сборник, ч. 1), с. 94. )

² (Чертков А. Д. Описание древних русских монет. М., 1834, с. 144; S. de Chaudoir, Aperfu sur les monnaies russes, 2e partie, Paris, 1837, p. 278; Die Reichelsche Miinzsammlung ..., T. I, 1842, S. 355; Шуберт Ф. Ф. Описание русских монет и медалей, т. 1. Спб., 1843, с. 33; Савельев В. К. Описание русских монет, найденных в 1854 г. близ Казани. Спб., 1856, с. 12; Сонцов Д. П. Деньги и пулы древней Руси. М., 1860, с. 59;Гуттен-Чапский Э. К. Удельные, великокняжеские и царские деньги древней Руси. Спб., 1875, с. 48. )

Один из талантливейших русских нумизматов, И. И. Толстой выгодно отличался от всех своих предшественников стремлением исчерпать любую тему, к которой он обращался, именно поэтому его монографии по древнерусским монетам стали на многие десятилетия недосягаемым образцом широты охвата материала и глубины проникновения в тему. Проблеме изображения на новгородках И. И. Толстой уделяет немало внимания и приходит к выводу, что левая фигура знаменует собою великого князя московского, тогда как "без натяжки можно предположить, что нагой фигурой олицетворяется сам вольный Новгород с волостью, признающий свою зависимость от великого князя"¹.

¹ (Толстой И. И. Русская допетровская нумизматика, вып. 1. Монеты Великого Новгорода. Спб., 1884, с. 20-21. )

Табл. I. Новгородские денги некоторых массовых типов (групп): 1-14 - монеты с суверенной надписью; 15, 16 - 'великокняжеские' монеты

Истолкование, предложенное И. И. Толстым, встретило, однако, серьезные возражения со стороны как его современников, так и исследователей более позднего времени. Первым на работу И. И. Толстого - и на его трактовку двухфигурной композиции на новгородках - откликнулся Д. Н. Чудовский. Не соглашаясь с И. И. Толстым, Д. Н. Чудовский заметил не без сарказма: "Нечего сказать, оригинальный тип придумали новгородцы для лицевой стороны своих монет: тут и великий князь московский, власть которого они ненавидели, и сам вольный Новгород в какой-то подлой позе просителя!..¹ Новгородцы именно в этом (1420.- М. Л.) году уже наверное не поместили бы на своих монетах великого князя московского. Все царствование Василия Дмитриевича было лучшею эпохою борьбы Новгорода с Москвой; в течение всего этого царствования Новгород удачно воевал с Москвою, игнорировал все ее требования и ни разу не уплатил поминок великому князю, несмотря на все его назойливые требования. Поэтому новгородцы в эту эпоху уже наверное не изобразили бы на своих монетах великого князя московского, власть которого не признавали, и тем более не изобразили бы себя в просительной позе"². Эти возражения Д. Н. Чудовского были впоследствии развиты А. В. Арциховским, который писал: "Дата введения монет, 1420 г., признаваемая самим И. И. Толстым, говорит против его взглядов. Ведь в Москве тогда княжил Василий Дмитриевич, находившийся с Новгородом в отношениях непрерывной вражды и соперничества. Он в своих войнах с Новгородом терпел неудачи и ни разу не получал новгородской дани"³.

¹ (Чудовский Д. Н. Новгородки. Киев, 1887, с. 44. )

³ (Арциховский А. В. Изображение на новгородских монетах.- ИАН, серия истории и философии, 1948, т. 5, № 1, с. 103. )

Но, как это нередко бывает, критика Д. Н. Чудовского оказалась сильнее его позитивной концепции. Излагая свои воззрения на пресловутую композицию, он заявил: "Мы того убеждения, что на дошедших до нас новгородских монетах, на лицевой стороне новгородцы изобразили дорогое по памяти для них право свободного выбора себе князя. На левой стороне выбираемый князь, которому символическая фигура Новгорода вручает власть. Власть эта на некоторых монетах изображена в виде овала - щита, символа защиты и воинственности, вручаемого князю для обороны Новгорода от врагов; на других, в виде свитка, договорная грамота¹; на третьих, в виде точек, круглых пластинок, монет, условной пени и вири, наконец, на четвертых власть вручается символически, подачею друг другу рук. Все это на большинстве известных нам монет сопровождается крестом между фигурами или крестами позади их, ясно выражающими крестное целование, обоюдно данное"². Как можно видеть, Д. Н. Чудовский, фактически присоединяясь к мнению И. И. Толстого относительно значения правой фигуры (Новгород) и справедливо оспаривая его предположение о значении левой фигуры (великий князь московский), сам впал едва ли не в большую ошибку. Впрочем, для данного автора его точка зрения на левую фигуру (князь новгородский) оправдывалась его же ошибочными взглядами на начало чеканки новгородок, которое Д. Н. Чудовский относил к периоду до начала монетной чеканки в Москве³, "когда в Новгороде были еще свои (свободно выбираемые новгородцами.- М. Л.) князья"⁴.

¹ ( В высшей степени загадочное утверждение. Нам монеты с изображением свитка или чего-либо подобного неизвестны (за исключением единственного штемпеля, где столбик из точек, изображающий "дар", в результате правки напоминает веретено). )

А. В. Орешников, который в равной степени не признавал как традиционных представлений (если они опирались только на традицию), так и легковесных гипотез, не принял ни одной из указанных точек зрения по поводу изображения на новгородках, а "с обычной своей прозорливостью"¹ допустил возможность "видеть в человеке с атрибутами власти не князей московского или новгородского, а символическое изображение самого Великого Новгорода, а в нагом человеке, вероятно, новгородца"².

² (Орешников А. В. Русские монеты до 1547 г. М., 1896, с. 7. )

Однако решающий удар по "княжеской" версии был нанесен лишь в XX в. П. Л. Гусев обратил внимание на известное сходство левой фигуры на новгородках с иконописной Софией и предположил, что эта фигура символизирует именно Софию как покровительницу Новгорода¹.

¹ (Гусев П. Л. Символы власти в Великом Новгороде, 1. Святая София.-"Вестник истории и археологии". Спб., 1911, вып. 21, с. 105-113. )

Дальнейшие этапы в исследовании изображения на новгородках связаны уже с именами советских ученых. Наиболее обстоятельный анализ этого вопроса принадлежит А. В. Арциховскому, который, опираясь на многочисленные иконографические наблюдения (на материале иллюстрированных летописей, икон и - к сожалению, в меньшей степени - монет), пришел к выводу, что истолкование П. Л. Гусевым левой фигуры на новгородках как святой Софии "надо признать окончательным"¹.

Здесь уместно привести некоторые положения работы А. В. Арциховского.

Сопоставление левой фигуры на новгородках и Софии на иконах дает возможность отождествить некоторые атрибуты этих двух изображений (зубчатый венец, жезл, далматик и престол) "с точностью, которая допускалась малыми размерами монет"¹.

Наличие зубчатого венца или короны не позволяет видеть в левой фигуре изображение князя (новгородского или московского - безразлично), поскольку на летописных миниатюрах князья всегда представлены не в венцах, а в княжеских шапках. В то же время София на иконах изображалась с зубчатым венцом на голове; так показана она и на храмовой иконе новгородского Софийского собора.

"Есть,- пишет А. В. Арциховский,- еще один признак Софии (обычный, но не обязательный), редко встречаемый на монетах. Это крылья за спиной. П. Л. Гусев в своей упомянутой превосходной работе, быть может, ошибается, считая "намеком на крылья точки или кружки сзади фигуры на монете". Я подходящих новгородок не нашел: кружки часто бывают за спинами обеих фигурок (уточнение: кружки за спиной правой фигуры не встречаются; они - "монополия" левой.- М. Л.). На малом пространстве денги такая деталь, как крылья, могла опускаться. Однако Н. Д. Мец, разбиравшая коллекцию новгородок Исторического музея, любезно показала мне монеты, где контуры крыльев сидящей фигуры заметны над троном"¹.

Внимательно рассмотрев левую фигуру на новгородках и развернуто аргументировав свое истолкование этого изображения, А. В. Арциховский останавливается также на правой фигуре: "Кто склоняется перед Софией? Видеть здесь олицетворение Новгорода трудно, такая отвлеченность для древней Руси маловероятна. Ни посадником, ни тысяцким, ни владыкой, ни князем эта фигурка не может быть - все эти лица всегда изображались с теми или иными атрибутами власти. Остается предположить денежного мастера, и это подтверждается обликом подносимого Софии дара. Дар, состоящий из нескольких точек, естественнее всего считать изображением монет. Овал также можно признать монетой... ведь форма новгородок обычно овальна"¹.

Следующим и весьма поучительным эпизодом в изучении изображения на новгородских монетах явилась работа Н. Д. Мец "Московская деньга новгородского типа" ¹. Исследовательнице посчастливилось обнаружить в собрании ГИМ необычайно интересную монету, одна из сторон которой несет обычную для московских монет 20-30-х гг. XV в. надпись: "Великий князь Василий" (в современной транскрипции), а другая - изображение, подражающее, по мнению Н. Д. Мец, новгородским монетам: те же две фигуры в типичных для новгородок позах. Однако на этой монете, "кроме Софии и нагого человека, изображен змий, извивающийся кольцом за спиной Софии" ². Эта деталь, неизвестная на новгородках, тем не менее послужила для Н. Д. Мец еще одним аргументом в пользу предположения П. Л. Гусева и А. В. Арциховского о том, что на новгородских монетах изображена София, поскольку (опускаем более развернутое доказательство Н. Д. Мец) "первоначально змея, возможно, рисовалась рядом с Софией, олицетворяя ее мудрость"³.

¹ (Мец Н. Д. Московская деньга новгородского типа. - "Труды ГИМ", 1955, вып. 25 (Нумизматический сборник, ч. 1), с. 124-127.)

Статья Н. Д. Мец приводила читателя к выводам, значительно более масштабным и далеко идущим, нежели можно было бы ожидать от публикации единственной в своем роде монеты. Так, с одной стороны, Н. Д. Мец уточняла не оспаривавшееся ею мнение И. И. Толстого о приоритете новгородок со стоящей левой фигурой по отношению к монетам с сидящей фигурой, датируя момент смены первого из этих типов вторым самое позднее 1434 г.¹ Следует, впрочем, заметить, что в дальнейшем Н. Д. Мец отнесла указанную монету к правлению уже не Василия Темного, а Василия Дмитриевича². С другой стороны, поскольку Н. Д. Мец с убежденностью утверждала, что публикуемая ею монета есть московское подражание новгородкам, ей пришлось допустить, что наблюдения И. И. Толстого над этими монетами неполны, так как среди приводимых им в упоминавшейся выше монографии разновидностей этих монет экземпляры со змием отсутствуют:"... появление типа со змием за спиной коронованной фигурки должно быть отнесено... за счет ранних новгородских монет, до нас не дошедших, как не дошли, за незначительным исключением, монеты с изображением крыльев у Софии"³. Свое предположение Н. Д. Мец аргументирует ссылкой на известное сообщение Новгородской летописи за 1447 г., когда в Новгороде- вследствие каких-то злоупотреблений "ливцов и весцов серебряных", а возможно и денежников - "начаша переливати старые денги", что, по бесспорно правильному суждению Н. Д. Мец, "безусловно повлияло на количество сохранившихся ранних новгородских монет⁴.

² (Мец Н. Д. Монеты великого княжества Московского середины XV в. (1425- 1462 гг.)-Нумизматический сборник. М., 1974, ч. 3, с. 40.)

В этом кратком историографическом обзоре нельзя не упомянуть позицию И. Г. Спасского, который видит на лицевой стороне новгородок "вызывавшую много споров сцену, изображающую скорее всего поклонение Новгорода святой Софии, божеству главного новгородского храма - подобно тому, как на монетах другой республики, далекой заморской Венеции, веками изображался ее патрон - святой Марк, вручающий дожу эмблемы власти"¹. Таким образом, в трактовке левой фигуры И. Г. Спасский практически присоединяется к позиции П. Л. Гусева - А. В. Арциховского - Н. Д. Мец, подкрепляя попутно высказанное впервые А. В. Арциховским предположение о сюжетной близости новгородок и венецианских монет². Что же касается правой фигуры, то И. Г. Спасский следует концепции И. И. Толстого и Д. Н. Чудовского.

¹ (Спасский И. Г. Русская монетная система. Изд. 3-е. Л., 1962, с. 89. )

Таблица 1. Трактовка изображения на новгородках различными авторами

Последнее по времени высказывание на интересующую нас тему принадлежит В. Л. Янину. Присоединяясь к авторам, видящим в левой фигуре Софию, В. Л. Янин в то же время выдвигает свою гипотезу о значении правой фигуры. "Сходная композиция, - пишет он, - составленная из изображения патрона и человека, стоящего перед ним в "просительной" позе, в нумизматике и сфрагистике имеется. Она является традиционной на венецианских монетах и печатях XIII-XIV вв., где изображен патрон Венеции св. Марк, вручающий дожу символы власти со словами: "Sit tibi datus iste Ducatus", т. е. "Да будет тебе дано это правление"¹. Исключительное композиционное сходство изображений на венецианских и новгородских монетах заставляет нас заново подойти к проблематике изображения на новгородских деньгах. Если ранее исследователи видели во второй фигуре изображение человека, вручающего дар, то венецианские аналогии заставляют предположить, что он, наоборот, принимает дар. Что же это за дар? Св. София вручает стоящему перед ней человеку щит, т. е. символ защиты, символ оберегания, символ власти. Сходство новгородских и венецианских монет, таким образом, оказывается не только внешним, но и смысловым. В условиях преобразования республиканской власти перед самым началом чеканки собственной монеты такой интерес к венецианской эмблеме не может быть случайным. Если ход наших рассуждений верен, то во второй фигуре следует усматривать изображение носителя новгородского суверенитета, скорее всего посадника, принимающего из рук патронессы Новгорода символы власти"².

¹ (По нашим сведениям, на венецианских печатях XIII-XIV вв. такой или подобной надписи нет. )

² (Янин В. Л. Новгородские посадники. М., 1962, с. 273.)

Выше помещена сводная таблица известных нам трактовок изображения на новгородских денгах.

Итак, исследователи XX в. весьма единодушно признают левую фигуру на новгородках изображением Софии, причем каждый стремится добавить к аргументации предшественников какие-то свои доказательства. Круг этих доказательств достаточно широк и включает наблюдения агиографические, эмблематические, сфрагистические, литературные и, наконец, собственно нумизматические. Напротив, правая фигура трактуется различно (денежник - посадник - олицетворение Новгорода). А. В. Арциховский и И. Г. Спасский предположительно, а В. Л. Янин с уверенностью сопоставляют всю композицию на новгородских монетах с изображением на монетах Венеции, и если А. В. Арциховский говорит о случайном сходстве сюжетов ("никакого подражания, конечно, не было"¹), то В. Л. Янин убежденно заявляет: "Такое сходство могло возникнуть только в результате осмысленного копирования венецианского типа и восприятия его символики"².

Двухфигурная композиция - "Венецианская" версия

Композиция из двух симметрично расположенных фигур появляется на монетах Венеции - вначале на серебряных гроссо - при доже Энри-ко Дандоло (1192-1205). Над резчиками штемпелей ранних гроссо (табл. II, 2) явно тяготела византийская традиция: оборотная сторона гроссо приняла частое на монетах Византии изображение сидящего Христа, а лицевая уподобилась византийскому типу (табл. II, 1), известному с VI в. и особенно популярному в X-XII вв.¹ Аверс ранних гроссо в своде итальянских монет описывается так: "Св. Марк в нимбе, бородатый, стоит справа в фас, держит в левой руке Евангелие, а правой протягивает знамя (орифламму) дожу, бородатому, стоящему слева в фас... Дож, одетый в богатое платье с украшениями, держит левой рукой свиток (книгу), а правой придерживает знамя..."². Как можно видеть, на венецианской почве византийский тип трансформировался "применительно к местным условиям" (на гроссо показан покровитель Венеции св. Марк, не изображавшийся на византийских монетах; на последних слева обычно представлен император - на гроссо его место занимает дож Венеции), но расположение на гроссо фигур патрона и покровительствуемого, их ракурс и позы не оставляют сомнения по поводу источника этого сюжета, который позже стал одной из важнейших эмблем Венецианской республики.

¹ (W. Wroth, Catalogue of the Imperial Byzantine Coins in the British Museum, v. 1-2, London, 1908. )

Данный тип лицевой стороны гроссо [несколько измененный при доже Андреа Контарини (1368-1382) -табл. II, 3] сохраняется до конца XV в. Этот же тип (в раннем варианте) мы находим на актовых печатях Венеции XIII - середины XV в. (табл. II, 4).

Табл. II 1 - Византия, золотая номисма Романа III (1028-1034); 2-7 - Венеция: 2 - гроссо 1-го типа, дож Энрико Дандоло (1192-1205); 3 - гроссо 2-го типа, дож Андреа Контарини (1368-1382); 4 - актовая печать дожа Пьетро Градениго (1289-1311); 5 - золотой дукат, дож Марко Корнери (1365-1368); 6 - марчелло (мецца-лира), дож Пьетро Мочениго (1474-1476); 7 - актовая печать дожа Августино Барбариго (1486-1501)

Объективный исследователь не может не прийти здесь к выводу, что ни серебряные монеты Венеции, ни венецианские печати не были использованы новгородцами для осмысленного копирования венецианского типа"-слишком уж мало общего между композицией со св. Марком справа и изображением на новгородках. Остаются дукаты - венецианские золотые (тем более, что только эти монеты несли упоминаемую В. Л. Яниным надпись "Sit tibi...").

Чеканка золотых дукатов началась в Венеции при доже Джованни Дандоло (1280-1289). Двухфигурная композиция на них изначально выглядела иначе, чем на гроссо и печатях (табл. II, 5): "Св. Марк слева, в нимбе, бородатый, в широкой мантии, с Евангелием в левой руке, повернувшись вправо, протягивает правой рукой знамя коленопреклоненному дожу, который сжимает древко обеими руками. Дож одет в богатое платье, украшенное мехом; он в головном уборе дожей"¹.

Оформление дукатов оставалось неизменным на протяжении нескольких столетий; чеканка этих монет была массовой и регулярной, без сколько-нибудь заметных перерывов. Это означает, что дукаты, безусловно, могли послужить образцом при "проектировании" внешнего облика новгородок.

Нумизматика знает много примеров заимствования сюжетов, но все эти примеры могут быть, пожалуй, сведены к трем основным группам.

Наиболее часто результатом заимствования оказывались "подражания" с такими характерными их чертами, как упрощенная (до схемы) передача самого сюжета, неправильности в надписях (до бессмысленного набора значков) - при отсутствии, однако, сознательного стремления как-то "авторизовать" сюжет. Нумизматы обычно сталкиваются с подражаниями монетам, распространенным в данном ареале на правах своеобразной международной валюты (таковы многочисленные подражания античным тетрадрахмам, русские подражания ордынским монетам, "мордовки" и т. п.). Этот путь избирался, по-видимому, тогда, когда требовалось дать местному населению монету "почти такую же", как популярный валютный эталон (как правило - иноязычный, почему в подобных случаях и сходила с рук любая тарабарщина), - главное было в том, чтобы подражания хотя бы в общих чертах напоминали "эталонные" монеты и принимались бы наравне с ними и в их качестве.

Согласно распространенной точке зрения, вследствие относительно малого притока золота на Русь монеты из этого металла в русском денежном обращении XIV-XVII вв. практически не участвовали¹. Наличное золото выступало, вероятно, скорее в роли товара, нежели в роли всеобщего товарного эквивалента; во всяком случае, по весьма авторитетному для данного эпизода свидетельству Герберштейна, золотые монеты еще в первой половине XVI в. не имели в Московском государстве такого необходимого для денег свойства, как устойчивый паритет "Стоимость их они ("московиты". - М. Л.) часто изменяют; в особенности, если иностранец хочет купить что-нибудь на золото, они тотчас уменьшают его стоимость. Если же он, собираясь куда-нибудь отправиться, нуждается в золоте, то они тогда снова увеличивают его стоимость"².]. В силу сказанного, видеть в новгородках - в условиях фактического серебряного монометаллизма - подражания золотым венецианским монетам было бы по меньшей мере нелогичным.

¹ (Спасский И. Г. Денежное хозяйство Русского государства в XVI и XVII вв. Л., 1961, с. 27-28; Хорошкевич А. Л. Торговля Великого Новгорода. М., 1963, с. 304-305. )

Второй путь заимствования сюжета - копирование, - в отличие от подражаний, предполагает возможно более точное воспроизведение подлинника. Этот путь избирался реже, и причины, приведшие к копированию, должны всякий раз исследоваться отдельно, поскольку общих закономерностей, здесь, видимо, нет (ср., например, "терезианские" талеры, своеобразные новоделы которых буквально до последнего времени изготовлялись в Австрии, но для обращения в некоторых странах Ближнего Востока, и голландские червонцы русской чеканки). Заслуживает также внимания тщательное воспроизведение резчиками штемпелей псковских монет XV в. части рисунка (голова в короне, принимаемая современными исследователями за изображение князя Довмонта-Тимофея¹) с монет дерптских епископов XIV-XV вв.² Во всяком случае, усматривать на лицевой стороне новгородок копию с венецианского сюжета также не приходится, поскольку различия слишком очевидны.

¹ (Мельникова А. С. Псковские монеты XV в.- НЭ, 1963, т. 4, с. 227, 232-233. )

² (Янин В. Л. Деньги и денежные системы, с. 346. Ср.: Федоров Д. Я. Монеты Прибалтики XIII-XVIII столетий. Таллин, 1966, с. 29-49. )

Остается третий путь - путь развития сюжета, путь "вариаций на тему" данного сюжета. По-видимому, авторы, предполагающие несамостоятельность сюжета новгородок и его генетическую связь с изображениями на дукатах, имеют в виду именно этот путь заимствования. Но, в отличие от двух первых, третий путь не имеет или почти не имеет объективных характеристик, и исследователь, столкнувшись с двумя схожими сюжетами, прежде всего должен задаться вопросом, является ли данное сходство результатом намеренного заимствования или же оно возникло как случайное совпадение. Приверженцы "венецианской" версии в этом пункте, как мы видели, разошлись во взглядах (см. с. 18 настоящего сборника).

Заметим здесь, что симметричная двухфигурная композиция есть вообще один из популярных монетных сюжетов, известный, в частности, и в русской чеканке XV в. Так, А. В. Орешников приводит, помимо новгородского материала, 12 разновидностей монет с аналогичным изображением¹. Некоторые из этих разновидностей относятся к княжению Василия Темного (1425-1462), две другие - к княжению Михаила Андреевича Верейского (1432-1485), почему и могут быть истолкованы - в отношении сюжета - как заимствования с новгородок. Об их сравнительно позднем появлении говорит и их вес (данные А. В. Орешникова): за исключением разновидности № 565, имеющей вес 17 долей, близкий к весу новгородок, эти монеты (суммарно 21 экземпляр) в среднем весят по 10 долей. Но три монеты Юрия Дмитриевича Галицкого (1389- 1434) -№ 702-704 и две неопределенные - № 939-939а имеют средний вес в 19,5 долей, или 0,86 г, тогда как средний вес новгородок различных типов (в том числе и ранних) колеблется, по нашим данным, в пределах 0,76 - 0,81 г. Последнее обстоятельство как будто бы свидетельствует в пользу предположения о более ранней, в сравнении с нов-городками, чеканке этих пяти монет, что должно исключить мысль о заимствовании их сюжетов из Новгорода.

¹ (Орешников А. В. Указ. соч., № 565, 566, 601, 602, 626, 702-704, 783, 784, 939, 939а. )

Далее, едва ли стоит настаивать, как это делает В. Л. Янин, на "исключительном композиционном сходстве" дукатов и новгородок. Напротив, если и предполагать здесь заимствование, необходимо подчеркнуть (и, очевидно, объяснить этот факт), что в Новгороде сюжет венецианских монет был основательно переработан: фигуры патрона и покровительствуемого изменили позы и утратили практически все свои атрибуты (нимб, знамя, книги, а правая фигура - и одежду), приобретя взамен некоторые новые (жезл или меч, зубчатый венец, "дар"). В итоге беспристрастный наблюдатель, сопоставляя изображения на дукатах и новгородках, может обнаружить между ними лишь самое общее сходство (две фигуры, одна из которых явно "главная").

Венецианские аналогии заставляют В. Л. Янина предположить, что правая фигура принимает дар. Но сцена, переданная на новгородках, по нашему мнению, не дает решительно никаких оснований видеть в ней акт дарения (поднесения, вручения) "слева направо", т. е. от "старшей", "главной" фигуры к фигуре покровительствуемой. На венецианских дукатах действительно изображается такой акт, но на новгородках со стоящей левой фигурой - если видеть то, что есть - столь же отчетливо, без каких бы то ни было исключений, представлен акт дарения или поднесения "справа налево". Только у правой фигуры (обнаженной) показаны обе руки, в которых и помещается сам "дар". Левая, "старшая" фигура в гордой позе; дана-схематически - лишь одна ее рука, притом правая, но и она занята жезлом (мечом?). Добавим, что и в наши дни, когда требуется (на плакатах, указателях и т. п.) символически-обобщенно изобразить какую-либо социальную ситуацию, графически она всегда передается через жест активного действующего лица.

Важно и то, что монеты со стоящей левой фигурой и, следовательно, со сценой "поднесения" или "дарения" составляют, по нашим данным, менее четверти общего количества сохранившихся монет, тогда как более 75% приходится на монеты с сидящей левой фигурой, на которых ни "дара", ни акта "дарения" не показано. Последние по оформлению лицевой стороны еще более далеки от венецианских дукатов, особенно если учесть, что до второй половины XV в. св. Марк на монетах Венеции изображался только стоящим. Первые монеты, где св. Марк показан сидящим, появляются лишь при доже Андреа Вендрамине (1476- 1478)¹ - и уж не предположить ли по этому поводу, что новгородки, в силу некоей обратной связи, в свою очередь, повлияли на тип венецианских монет?!

Кстати, как можно видеть, сторонники "венецианской" версии вольно или невольно оперируют с несуществующими новгородками или, вернее, с противоестественной комбинацией из двух реальных монетных типов. Если нужен "огнезрачный ангел, сидящий на престоле с овальной подушкой"¹ (София), используются монеты с сидящей левой фигурой; требуется "посадник, принимающий из рук патронессы Новгорода символы власти", - используются монеты со стоящей левой фигурой. (В. Л. Янин идет и дальше, описывая фантастический монетный тип, где сочетаются изображенная "по древним канонам" сидящая левая фигура и правая фигура с "даром"².)

² (Янин В. Л. Деньги и денежные системы, с. 346.)

Наконец, нужно сказать несколько слов и о надписи на венецианских монетах, к которой В. Л. Янин обращается в поисках смысловой связи между сюжетами дукатов и новгородок. Заметим, что на дукатах надпись помещается на оборотной стороне, а двухфигурная композиция - на лицевой (рис. 1); уже одно это заставляет усомниться в непосредственной связи изображения и надписи (с учетом ее содержания в трактовке В. Л. Янина). С другой стороны, надпись на дукатах приводится В. Л. Яниным с неоправданными купюрами, отчего, естественно, страдает и перевод. Полная надпись, в обычном для дукатов начертании - sit.тo xreo dat.q.u.regis.iste.ducat, что расшифровывается как "Sit tibi, Christe, datus, quem tu regis, iste Ducatus" ¹ и может быть переведено лишь как традиционное для венецианских монет обращение отнюдь не к дожу, но к Христу: "Да будет тебе, Христос, посвящено (вручено, дано) это правление, им же ты правишь"². (С. А. Розанов переводит: "Христос, пусть это герцогство, которым ты управляешь, будет дано тебе"³.) Кстати, на той же стороне дукатов, где помещается эта надпись, находится и изображение ее адресата - Христа.

¹ (Инверсия придаточного предложения в подлиннике объясняется тем, что вся надпись представляет собой рифмованное двустишие. )

² (De monetis Italiae medii aevi, quae in patrio museo servantur, Ferrariae, MDCCLXXIV, p. 99. )

³ (Розанов С. А. Золотые лобанчики.-"Труды ОНГЭ", 1945, т. 1, с. 147. )

Рис. 1. Венецианский золотой дукат XIV в. (увеличен)

Имеется и еще одно обстоятельство, косвенно свидетельствующее, на наш взгляд, против "венецианской версии"; оно связано с изображением правой фигуры. В. Л. Янин определяет правую фигуру однозначно (посадник), усматривая в сцене на монетах Великого Новгорода местную интерпретацию венецианской символики (св. Марк вручает власть дожу - София вручает власть посаднику). Но такое определение едва ли можно принять - и не только потому, что В. Л. Янин в угоду своей концепции прибегает, как мы видели, к отчаянной натяжке, отвергая зримое содержание сцены на новгородках и пытаясь доказать, что на этих монетах изображено действие не "справа налево", а "слева направо". Важно и то, что правая фигура, будучи наиболее устойчивым элементом оформления новгородских денег, представлена на них всегда полностью лишенной и каких-либо признаков одежды, и каких бы то ни было знаков общественного положения или власти. Последний факт, в сочетании с действительно "просительной", выражающей подчиненность позой правой фигуры, вынуждает нас отнестись к доводам В. Л. Янина еще более настороженно и признать, что А. В. Арциховский в этом вопросе ("Ни посадником, ни тысяцким, ни владыкой, ни князем эта фигурка не может быть - все эти лица изображались с теми или иными атрибутами власти"¹) более последователен.

Итак, гипотеза о заимствовании новгородцами сюжета для своих монет с венецианских дукатов убеждающего подтверждения в нумизматическом материале не находит. Прочие же аргументы, вроде "интереса к венецианской эмблеме в условиях преобразования республиканской власти перед самым началом чеканки собственной монеты" ¹), не подкрепленные конкретными фактами, приобретают, на наш взгляд, сугубо умозрительный и субъективный характер. От "могло быть" до твердого "было" еще очень и очень далеко.

Левая фигура - София?

Полемизировать по поводу трактовки левой фигуры на новгородках с ранними авторами нам представляется излишним, поскольку и наиболее солидные из высказанных ими гипотез уже опровергнуты еще более, на наш взгляд, солидными возражениями. Остановимся поэтому здесь лишь на отождествлении левой фигуры с Софией.

Заметим, прежде всего, что на русских монетах XIV-XV вв. изображения христианских святых в каноническом "иконописном" облике практически не встречаются. Этим русские монеты указанного периода резко отличаются и от монет Киевской Руси, и от монет Западной Европы, и - что важно - от современных им русских вислых печатей. Но, может быть, новгородские монеты являются в этом смысле своеобразным исключением (как и псковские, если видеть на последних изображение канонизированного церковью князя Довмонта-Тимофея), и на них действительно показана покровительница Новгорода святая София?

Сторонники этой точки зрения обычно исходят из двух основных аргументов:

1. В изображении на новгородках--при его необычайной устойчивости- логично усматривать некий символ новгородской государственности, а главнейшим таким символом была София.

2. Сидящая левая фигура на новгородках в общих чертах сходна с иконописной Софией, прежде всего - с изображением на храмовой иконе Софийского собора в Новгороде.

П. Л. Гусев пишет: "Св. София была символическим властелином Новгородского государства" ¹. Ему вторит А. В. Арциховский: "Значение Софии в Новгороде общеизвестно. Это было олицетворением Новгородской республики" ². Но какой смысл вкладывается здесь в понятие "София"?

Названных авторов, по-видимому, может устроить единственное и притом вполне конкретное значение этого понятия, а именно личность или персонифицированный образ самой "патронессы Великого Новгорода". Во всяком случае, они охотно подкрепляют свой тезис многочисленными отрывками из летописи (сошлемся на А. В. Арциховского: "Показательны такие летописные выражения, как "умрем честно за святую Софию", "кровь свою прольяша за святую Софью", "у нас князя нетуть, но бог и правда и святая Софья", "Новгород ублюде бог и святая Софья", "хотим поискати святой Софии пригородов и волостей" и т. д." ¹).

Но вот что говорит тот же П. Л. Гусев: "С падением княжеской власти в новгородском государстве... на место этой власти становится вечная вотчинница новгородских земель - св. София, как отвлеченная идея власти, а конкретно - поставленный ею на земле, по жребию, ею выбранному, владыка - архиепископ новгородский" ¹. Это положение позволяет глубже понять популярность словосочетания "святая София" в летописях и других источниках и откорректировать конкретное значение этого словосочетания в каждом отдельном случае его употребления.

В Синодальном списке Новгородской первой летописи словосочетание "святая София" (или "Софья") встречается 77 раз; в части Комиссионного списка, продолжающей Синодальный (т. е. за 1352-1447),- 62 раза ¹. Это не слишком много для "олицетворения Новгородской республики", однако и из этого количества большинство примеров нельзя отнести персонально к Софии. "Святая София" летописей - это чаще всего храм, главный храм Новгородской земли (в псковской летописи в этой функции выступает соответственно "святая Троица"): "бысть знамение Новгороде в святеи Софии от грома" (известие 1117 г.); "архиепископ Нифонт поби святую Софию свиньцем" (1151 г.); "положиша в святеи Софии" (1180, 1218 гг.); "съзвонивше вече у святой Софьи" (1299 г.); "къде святая София, ту Новгород" (1216 г.) и т. п. Личная форма во всех приведенных отрывках ("святая София" вместо "церковь святой Софии") не должна смущать, так как употребление имени святого, которому посвящен храм, в значении самого храма было в Древней Руси более чем обычным (ср. в Синодальном списке под 1299 г.: .,В святом Иване над товаром сторожа убиша, а в святом Якове сторож сгоре"). Другая большая группа примеров из летописи и других источников заставляет прямо интерпретировать "святую Софию" как новгородскую архиепископскую кафедру или - шире - как власть новгородского архиепископа со всем ее административным аппаратом. В "Уставе" князя Святослава Ольговича (1137 г.) читаем: "...уставил есмь святой Софьи, ать емлет пискуп за десятину от вир и продаж 100 гривен новых кун"². В этом же значении говорят источники о "доме святой Софии", "клире святой Софии", а летопись под 1194 г. и Новгородская судная грамота³ прямо называют слуг новгородского архиепископа, выполнявших судебно-административные функции, "софьянами".

¹ (Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. Под ред. А. Н. Насонова, М., 1950.)

² (Памятники русского права, вып. 2. М., 1953, с. 117.)

Что же остается на долю "лично" Софии? Несколько конструкций, преимущественно фразеологического характера (типа "бог и святая Софья"), заключенных в торжественно-религиозных репризах - "богом диавол попран бысть и святою Софьею" (летописные известия 1219 и 1220 гг.), "пособи бог и крест честный и святая Софья, премудрость божья, над погаными князю Ярославу с новгородци" (1234 г.) и т. п. (см. также третий и четвертый отрывки из числа приведенных А. В. Арциховским), - т. е. конструкций, выражающих скорее социальные симпатии софийского "придворного" летописца, нежели мировоззрение рядовых новгородцев.

Особого внимания заслуживает гипотетическое отождествление левой фигуры на новгородках и центральной фигуры на храмовой иконе Софийского собора в Новгороде - главный аргумент сторонников "софийской" версии.

Подобное отождествление допустимо, по-видимому, лишь при условии признания того, что либо изображение на монетах впоследствии было "развернуто" в композицию иконы Софии новгородской (что, разумеется, маловероятно), либо резчики монетных штемпелей сознательно копировали иконописную Софию (на такой позиции, собственно, и стоят авторы, которые видят в левой фигуре Софию). Однако для копирования необходимо, как минимум, наличие копируемого предмета. Это практически означает, что те, кто видит в левой фигуре иконописную Софию, должны прежде всего доказать существование самой иконы к моменту начала чеканки новгородок. Доказуемо ли это положение?

Известно, что христианская теология, следуя библейской традиции, на протяжении многих веков трактовала Софию как абстрактное понятие- "премудрость божию" (ср. сопровождающие Софию в синодике такие же абстрактные образы-понятия - Веру, Надежду, Любовь). В византийском искусстве за тысячелетнюю его историю персонифицированный иконописный тип Софии так и не сложился (хотя главнейший из византийских храмов был посвящен также Софии). "Византийцы изображали "Софию" либо в виде ангела "великого совета", который снизошел к людям, чтобы дать им новое учение, либо в виде навеянной образами античных муз женской фигуры, воплощавшей отвлеченное понятие боговдохновенности" ¹.

¹ (Лазарев В. Н. Мозаика Софии Киевской. М., 1960, с. 20. )

На Руси поиски канонического иконописного типа для Софии также были весьма длительными. Софии были посвящены три главных храма Руси XI в. (в Киеве, Новгороде и Полоцке), но иконы собственно Софии ни в одном из этих храмов изначально не было, поскольку "понятие "София" в это время воспринималось как символ света христианского учения и как приобщение к мудрости этого учения" ¹, т. е. более чем отвлеченно. В Киевской Софии идея "премудрости божией" была передана через связь двух центральных и наиболее масштабных мозаик - Богоматери Оранты в конхе центральной апсиды и Пантократора в куполе,- и нет решительно никаких оснований полагать, что оформителями двух других софийских храмов, которые, как и София Киевская, восходили к византийским образцам, могла быть предложена какая-либо иная трактовка этой идеи. Правда, Г. Д. Филимонов пытался утверждать, что иконописный тип новгородской Софии ("огнезрачная", сидящая на престоле символическая фигура) сложился уже к моменту оформления Софийского собора в Новгороде и рано получил там широкую популярность, но его панегирик новгородской Софии², написанный если не по заказу, то на потребу русской православной церкви, остался голословным и не нашел единомышленников (кроме П. Л. Гусева³).

² (Филимонов Г. Д. Очерки русской христианской иконографии. София премудрость божия.-ЛЗестник общества древнерусского искусства". М., 1876, ч. 1,с. 13: "Служа заветною святынею великого Новгорода, она распространялась во множестве списков, двигаясь повсюду вместе с новгородскими колониями, изображалась на хоругвях, составляла существенную, необходимую принадлежность икон, изображавших новгородских святых".)

Отсутствие собственного иконописного типа для Софии прослеживается и в Новгороде XII-XIV вв. Единичные изображения Софии в этот период (например, в росписях Волотовской церкви 1363 г., где София предстает в облике вдохновляющей евангелистов молодой женщины с жезлом в руке и с голубой восьмиконечной звездой вокруг головы ¹) лишь подчеркивают тот факт, что каноническая икона Софии к этому времени еще не сложилась. В пояснение этого факта следует заметить, что в Новгороде (как и в Киеве) София - видимо, не без влияния оформления софийских храмов, о котором говорилось выше, - обычно отождествлялась с Богоматерью или (реже) с Христом. Это отождествление было устойчивым, традиционным и многообразным, нередко выходившим за рамки собственно иконографии. Так, ни в Киеве, ни в Новгороде храмовый праздник софийских соборов не совпадал с календарным праздником св. Софии (17 сентября): в Киеве он отмечался 15 августа - на Успение Богородицы, а в Новгороде - сначала 24 декабря, т. е. накануне Рождества Христа, а затем 8 сентября, т. е. на Рождество Богородицы. В известной легенде о битве новгородцев с суздальцами в 1169 г. фигурирует икона Богоматери "Знамение", а отнюдь не образ Софии. Богатейший фонд древнерусских печатей свидетельствует о том, что эмблемой и киевских митрополитов, и новгородских владык было изображение той же Богоматери "Знамение", в котором, как кажется, можно усматривать также своеобразное олицетворение "премудрости божией" - Софии. В этом отношении представляют интерес буллы новгородских архиепископов Далмата (1251 -1273) и Климента (1276- 1299) с традиционным изображением Богоматери "Знамение": на месте, где обычно помещаются титла Христа, здесь имеются буквы СО-О ... или СО-ОИ, которые могут быть расшифрованы только как имя "София". В. Л. Янин² полагает, что в данном случае слово "София" является эпитетом Христа-Эммануила; мы склонны видеть в нем эпитет Богоматери. Но важно, что в любой интерпретации перед нами яркий пример воплощения Софии в другом, более каноническом образе.

² (Янин В. Л. Актовые печати древней Руси, т. 2. Новгородские печати XIII- XV вв. М., 1970, с. 46. )

Когда же была написана икона Софии новгородской?

Первое достоверное упоминание этой иконы относится к 1528 г., когда архиепископ Макарий (впоследствии московский митрополит) расположил в новом порядке иконы софийского иконостаса ¹. Более ранние свидетельства неизвестны. Правда, А. В. Арциховский ссылается на рукопись "Слово о премудрости" середины - конца XV в.², где имеется описание того иконописного типа, к которому принадлежит новгородская София, но, во-первых, в "Слове" описывается именно тип, а никак не конкретная икона, а во-вторых, рукопись эта происходит не из Новгорода, а из Москвы. И хотя последнее обстоятельство служит для А. В. Арциховского существенным аргументом в пользу относительной древности новгородской Софии ("Итак, в XV в. этот новгородский образ успел даже проникнуть в Москву"³), нельзя не заметить, что как раз XV в. с его политической атмосферой (резкое усиление Москвы, ее настойчивая экспансия в отношении Новгорода, окончившаяся присоединением последнего в 1478 г.) - не слишком-то подходящее время для заимствования Москвой из Новгорода иконописного типа, который, по убеждению того же А. В. Арциховского, был одним из символов новгородского суверенитета.

¹ (Лебединцев П. Г. София премудрость божия.-Л<иевская старина", 1884, декабрь, с. 557-588.>)

П. Г. Лебединцев, анализируя софийскую икону, приходит к интересному выводу о ее прямой связи с последним по времени вариантом росписи храма Софии в Константинополе и указывает, что подобная икона "могла быть составлена не раньше второй половины XIV века и не позже первой половины XV века, в котором Константинополь был взят турками" ¹. Но где она была составлена? Учитывая великорусские тенденции Москвы XV в. - тенденции, не ослаблявшиеся даже временными военными и политическими неудачами, - учитывая претензии русской церкви на роль Москвы как преемницы "второго Рима" ², мы полагаем, что иконописный тип, получивший впоследствии наименование "Софии новгородской", возник - как развитие константинопольских росписей - сначала в Москве, а уже оттуда был перенесен в Новгород. Во всяком случае, в Москве XV в. этот тип был уже хорошо известен, и не только в литературных описаниях (А. В. Арциховский ничтоже сумняшеся отмечает: "В наружной росписи Успенского собора в Кремле московском... София изображена по новгородскому образцу"³), тогда как наличие подобных икон в Новгороде до присоединения его к Москве ничем, как можно видеть, не доказывается.

² (Дьяконов М. А. Власть московских государей. Спб., 1889, с. 73-78; Чаев Н. С. "Москва - третий Рим" в политической практике московского правительства XVI в.-Л4сторические записки", 1945, т. 17; Дмитриева Р. П. Сказание о князьях Владимирских. М.- Л., 1955, с. 4, 6, 155; Лихачев Д. С. Культура русского народа X-XVII вв. М.-Л., 1961, с. 79.)

Следует учесть и "показания" самой иконы новгородской Софии. Даже прорись (рис. 2) позволяет усомниться в принадлежности этой иконы классической новгородской школе. Напротив, торжественно-праздничное звучание композиции, динамичность поз отдельных фигур и богатый декор сближают данную икону с произведениями московской школы и косвенно подтверждают московское происхождение данного иконописного типа.

Думается, что появление иконы Софии в Новгороде уместно связывать с самим фактом присоединения Новгорода к Москве. Действительно, московское правительство было после 1478 г. весьма заинтересовано в скорейшей ликвидации следов былой новгородской вольности и проводило в этом направлении довольно последовательную политику (уничтожение веча и института посадничества, увоз вечевого колокола, ссылка наиболее влиятельных новгородских бояр и т. п.), но "культ Софии продолжал оставаться в Новгороде основным и после московского завоевания, московский великий князь его не запрещал, наоборот, сам в нем участвовал"^*. Это обстоятельство нисколько не противоречит общему направлению политики Ивана III в отношении Новгорода, поскольку теперь культ Софии представал - в сравнении с традиционным новгородским культом - как бы выхолощенным, лишенным связи с новгородской государственностью и с властью новгородского архиепископа, и лишь теснее привязывал (по линии церковной иерархии) Новгород к могущественному Московскому государству. В условиях такого "обновленного" культа Софии могла также оказаться полезной и новая святыня - софийская икона.

Итак, существование иконы новгородской Софии к моменту начала чеканки новгородок представляется очень и очень проблематичным. Это положение не исключает, однако, целесообразности прямого сравнения и развернутого сопоставления центральной фигуры на иконе и левой фигуры на тех новгородках, где она показана сидящей (табл. I, 7-16), тем более, что поборники "софийской" версии, как мы видели, решительно утверждают если не тождество, то почти полное сходство этих двух изображений.

На иконе София изображена сидящей в трехчетвертном повороте влево, торс и голова ее даны в фас - на монетах сидящая фигура представлена в трехчетвертном повороте вправо, торс и голова ее даны в профиль.

София правой рукой придерживает длинный жезл, стоящий почти вертикально,- на монетах жезл (меч?) короткий, он лежит на плече левой фигуры. Рука Софии касается жезла выше его середины - левая фигура на монете держит жезл (меч?) за рукоятку. Вершина жезла Софии представляет сложный крест-на монетах вершина жезла (меча?) лишена каких-либо поперечных деталей.

Правая рука Софии опущена ниже пояса - правая рука левой фигуры на монетах поднята почти до плеча. Левая рука Софии, со свитком, прижата к груди - левая рука фигуры на монетах протянута вправо-вверх. Свитка в руке фигуры на монете нет.

Рис. 2. Икона 'София премудрость божия' (прорись; подлинник хранится в Архангельском соборе Московского Кремля)

София сидит на престоле обычной формы, с параллельными ножками- на монетах изображены седалища различной конфигурации, никогда, однако, не напоминающие престол. Показаны всего лишь две ножки, причем нижние концы этих ножек отогнуты наружу (благодаря такому условному изображению седалища некоторые исследователи принимали его за часть одежды левой фигуры).

Уже эти детали, взятые в совокупности, заставляют предположить для каждой из сравниваемых фигур самостоятельную разработку, исключающую взаимное влияние. Но, может быть, перед нами просто два различных варианта одного образа - так сказать, "иконописный извод" и "монетный извод" Софии?

Характерным атрибутом Софии на иконах, притом атрибутом традиционным, являются крылья за ее спиной ("огнезрачный ангел"). На иконе новгородской Софии центральная фигура также показана с большими ангельскими крыльями. Понимая важность этого признака для отождествления левой фигуры на монетах с Софией, уже П. Л. Гусев пытался усмотреть крылья в кружках, иногда помещаемых за спиной левой фигуры, а А. В. Арциховский сумел даже увидеть и самые крылья (см. с. 15 настоящего сборника). Однако мы можем заявить со всей категоричностью, что ни на одной из более чем 14 000 новгородок, обследованных нами (включая сюда и все новгородки собрания ГИМ), крыльев у левой фигуры нет. А. В. Арциховского ввел в заблуждение случайный штрих на штемпеле!

Нет у левой фигуры и нимба,- а между тем этот важный в христианской иконографии признак святого был для центральной фигуры той или иной канонической композиции практически обязательным. При этом нужно отметить, что нимб сопровождал изображения святых не только на собственно иконах. Так, Христос и святые последовательно изображались с нимбами на древнерусских монетах X-XI вв. Это же можно сказать и об актовых печатях Древней Руси, в том числе и о новгородских. Последние, сохранившиеся в сотнях экземпляров, представляют целую агиографическую галерею, и все святые, независимо от их "ранга", на печатях всегда показаны с нимбом. Кстати, и венецианцы на своих монетах и печатях изображали с нимбами и Христа, и св. Марка, и даже льва св. Марка. На этом фоне отсутствие нимба у левой фигуры на новгородках говорит, по нашему мнению, лишь о том, что левая фигура вообще, видимо, не является изображением святого.

Наконец, полезно отметить, что среди новгородок нередки такие, где изображения не просто искажены (это можно было бы объяснить неопытностью резчиков штемпелей), а намеренно превращены в своеобразные карикатуры. Так, один из штемпелей ("разновидность" № 393, по И. И. Толстому) представляет левую фигуру с окладистой бородой; И. И. Толстой не придал этому обстоятельству большого значения, видя в левой фигуре изображение великого князя, - но София?! На нескольких штемпелях в руках у одной или обеих фигур недвусмысленно показаны кубки или чаши (например, № 191 и 193, по И. И. Толстому), благодаря чему вся сцена приобретает вид дружеского застолья. Надо думать, что, если бы на новгородках действительно изображалась святая София - покровительница Новгорода, развлекаться подобным образом резчики штемпелей не рискнули бы.

Монеты и печати. Двухфигурная композиция - символ Новгорода?

Приведем развернутое сопоставление монет и актовых печатей - отдельно венецианских и новгородских, не выдвигая при этом задачи доказать или опровергнуть преемственную связь новгородского материала с венецианским, но исходя лишь из самых общих закономерностей развития монетных и сигиллографических типов и полагая, что для двух сходных по своей политической структуре государственных образований одной и той же эпохи конкретные проявления этих закономерностей также должны во многом быть сходными.

Как отмечалось (см. с. 18-20), двухфигурная композиция со св. Марком и дожем утвердилась вначале на серебряных гроссо, а затем на золотых дукатах и актовых печатях Венецианской республики. За этой первой стадией унификации изображений последовала вторая, в ходе которой лицевые стороны гроссо и печатей еще более уподобились аверсу дукатов: тематическая общность оформления дополнилась общностью композиционной и сюжетной (табл. I, 6). Однако унификация оформления затронула только лицевые стороны монет и печатей Венеции; на оборотных же сторонах гроссо по-прежнему изображался сидящий Христос, на дукатах - стоящий, а на печатях помещалась, как и раньше, строчная надпись с именем и титулом дожа.

Нечто похожее происходит и с новгородскими печатями и монетами. В середине второго десятилетия XV в., в связи с преобразованием института посадничества, личные печати новгородских посадников и тысяцких в массе своей сменяются анонимными буллами с надписями: НОВГОРОДСКАЯ ПЕЧАТЬ или ПЕЧАТЬ ВЕЛИКОГО НОВГОРОДА¹. (Первый из этих вариантов в XV в. был, по мнению В. Л. Янина, пережиточным, тогда как ""Печати Великого Новгорода" существовали с середины 1410-х гг. вплоть до падения новгородской независимости"².) Когда же в 1420 г. Новгород начал выпуск собственной монеты, на нов-городках (а впоследствии и на четверетцах-полушках) появились явно заимствованные с актовых печатей слова: ВЕЛИКОГО НОВГОРОДА.

В то же время при оформлении лицевой стороны своих денег новгородцы словно бы сознательно стремились избежать повторения эмблем, ранее употреблявшихся на печатях.

А выбор был немалый. Упомянем прежде всего изображение Богоматери "Знамение", которое помещалось на буллах новгородских епископов, а затем архиепископов по меньшей мере с XII в. Эта эмблема, правда, прослеживается на владычных буллах лишь до начала XV в., но сохранившиеся во множестве печати владычных наместников констатируют последовательное употребление ее до самого конца новгородской самостоятельности ¹. Хотя "Знамение" было в Древней Руси атрибутом печатей всех высших церковных иерархов, только в Новгороде епископ (архиепископ) обладал светской властью, и владычные буллы мы находим не при церковных, а при государственных актах; это позволяет видеть в "Знамении" на новгородских печатях подобие государственной эмблемы.

Частым на печатях новгородских посадников и Совета господ было изображение Вседержителя (В. Л. Янин считает это изображение одной из кончанских эмблем ¹, но, по ряду соображений, нам представляется более логичным усматривать в нем городскую эмблему). Собственно посадничьи печати с изображением Вседержителя датируются сравнительно небольшим отрезком времени (третья четверть XIV в.)², однако анонимные буллы Совета господ позволяют расширить рамки применения этой эмблемы как минимум до интервала с середины XIII в. до середины 1410-х гг.³. Наличие этих двух эмблем следует объяснить, видимо, традиционным сочетанием и соперничеством власти владыки и власти Совета господ. Это же обстоятельство, вероятно, обусловило и выбор эмблемы для посадничьих печатей (Пантократор как своеобразный pendant Богоматери).

Помимо указанных, новгородские актовые печати представляют не малый круг иных изображений эмблематического характера (святые, крест, всадник, воин, птицы и др.). И ни одно из этих изображений не попало на новгородки. Почем?

Видимо, причина игнорирования столь богатого эмблематического наследия в данном случае заключается в том, что эти эмблемы не воспринимались новгородцами как символы Новгорода. Были эмблемы владык и посадников, концов и монастырей, но государственной эмблемы Новгородской республики не было.

Но, может быть, именно двухфигурная композиция на новгородках явила собой такую эмблему? Этот вопрос, как нетрудно заметить, имеет весьма принципиальное значение, поскольку доводы сторонников "венецианской" и "софийской" версий фактически базируются на априорно положительном ответе на него.

Однако для положительного ответа, по нашему мнению, оснований нет. Ведь если, как утверждают поборники "софийской" версии, не позднее 1420 г. сложился символ новгородской государственности (притом включавший изображение Софии - патронессы Новгорода), закономерным и по сути необходимым следствием этого факта должен был бы стать перенос данного символа и на актовые печати (тем паче при наличии тенденции к усилению авторитета государства, государственной власти). Но на новгородских буллах XV в. мы не обнаруживаем никаких намеков на эмблему, раз и навсегда поместившуюся на новгородках. Только на двух печатях (№ 765 и 773, по перечню В. Л. Янина) ¹ изображены две фигуры - и то в канонической сцене Благовещения (кстати, левая фигура - фигура ангела - показана на этих печатях действительно с крыльями...). Еще на одной булле (№ 443) ² сидящая фигура напоминает левую фигуру на новгородках - но это печать великокняжеского тиуна, на которой едва ли могла быть помещена хотя бы и половина новгородской эмблемы. Резчики матриц для печатей на протяжении более чем полувека словно бы не замечали двухфигурной композиции на монетах, а ведь, скорее всего, эти же резчики изготовляли и штемпели для чеканки новгородок!³

Вернемся к венецианскому материалу и попытаемся установить закономерности, приведшие к унификации лицевой стороны гроссо, дукатов и печатей, но помешавшие такой унификации оборотной стороны.

Рассмотрим лицевую сторону дукатов, которой впоследствии полностью уподобились лицевые стороны гроссо и печатей. Ее оформление (рис. 1) несет весьма разностороннюю и обширную информацию. Во-первых, оно сообщает, что данная монета выпущена в Венеции (S. M. Veneti); во-вторых, изображает и называет (S.M. Veneti) патрона Венецианской республики; в-третьих, изображает и именует правителя страны; наконец, в-четвертых, воспроизводит в целом государственную эмблему Венеции. Напротив, оборотная сторона дукатов, строго говоря, никакой конкретной информации не содержит. Это же можно сказать и о гроссо, и об актовых печатях Венеции. На последних, правда, помещено именование дожа, но и оно по сути лишь дублирует соответствующий фрагмент легенды на лицевой стороне.

Таким образом, лицевая сторона венецианских монет и печатей как бы сконцентрировала все значащие элементы их оформления, и потому оформление оборотной стороны, будучи по существу почти декоративным, могло быть практически каким угодно (с сидящим Христом, с Христом стоящим, с надписью и т. д.).

Но на новгородских печатях и монетах вся важнейшая информация также помещалась на одной стороне, исчерпываясь словами: ВЕЛИКОГО НОВАГОРОДА!

В течение немногих десятилетий формула "Великий Новгород" (она возникает в конце XIV в.¹) прочно утвердилась в договорных актах, в официальной речи, в летописях, на актовых печатях и, наконец, на монетах - денгах и четверетцах. Политическое звучание этой формулы, выражение в ней новгородского суверенитета неплохо иллюстрируются нумизматическим материалом, поскольку ее исчезновение с монет совпадает с утратой Новгородом независимости. С другой стороны, медные пула, в больших количествах чеканившиеся в Новгороде после присоединения его к Москве (обстоятельство, доказуемое, между прочим, применением маточника при изготовлении штемпелей этих монет, тогда как штемпели суверенных новгородок, как правило, резались "от руки"), несли на себе надпись ПУЛО НОВАГОРОДА, и эта надпись не вызывала недовольства московских властей, будучи, очевидно, всего лишь указанием на место изготовления этой монеты ².

² (Спасский И. Г. Русская монетная система. Изд. 4-е. Л., 1970, с. 95.)

Можно утверждать, по-видимому, что словосочетание "Великий Новгород" воспринималось современниками - и в Новгороде, и в Москве - как своеобразная словесная эмблема или символ Новгородской республики. Эта эмблема жила, пока жил сам Господин Великий Новгород; она умерла с его падением.

Геральдический же эквивалент этой эмблемы не сложился или не успел сложиться ¹. Поэтому стороны новгородских булл, противолежащие надписи ПЕЧАТЬ ВЕЛИКОГО НОВАГОРОДА, поражают разнообразием изображений. Если это разнообразие и не говорит о безразличном отношении к. изображаемому, т. е. если звери, птицы и т. п. суть действительно эмблемы концов, как полагает В. Л. Янин², то оно, во всяком случае, недвусмысленно свидетельствует об отсутствии единой геральдической эмблемы Новгорода.

¹ (Лихачев Н. П. Печати Великого Новгорода, его посадников и тысяцких. Архив АН СССР, ф. 246, он. I, л. 103.)

И в изображении на новгородках едва ли следует, по нашему мнению, искать такую эмблему - для этого, как мы видели, достаточных оснований нет. Появившись на денгах, это изображение на денгах и осталось. Добавим, что оно пережило надпись-эмблему ВЕЛИКОГО НОВАГОРОДА и некоторое время мирно соседствовало с новой надписью, которая, обязательно включая слова: ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ, бескомпромиссно отрицала и букву и дух старой. Подобный симбиоз, надо думать, был бы противоестественным и попросту невозможным, если бы изображение хотя в какой-то степени было эквивалентным прежней надписи.

Двухфигурную новгородскую композицию надлежит считать, по-видимому, чисто монетной эмблемой. В этом качестве она вполне сопоставляется с такими изображениями, как птичка на новгородских же четверетцах, денежник на тверских монетах или розетка на монетах московских (в подобных изображениях никто, кажется, и не пытался усматривать какой-то особый смысл или какую-то символику). Что же касается содержания двухфигурной композиции, то, видимо, следует откровенно признать, что мы не знаем (а возможно, и никогда не узнаем точно), кто именно представлен на ней в каждой из двух фигур. "Новгород и денежник", "человек и медведь", "София и посадник" и т. п. - вся эта комбинаторика, порождаемая единственно дефицитом достоверной информации, сама по себе этот дефицит еще не компенсирует.

Устойчивость же оформления новгородок, "редкостную верность однажды принятому типу изображения" можно, очевидно, объяснить и не прибегая к анализу содержания или значения самой двухфигурной композиции. Если принять во внимание, что новгородская денежная система была одной из немногих на Руси XV в., сохранявших постоянный вес своей денги ¹(в этом отношении весомой параллелью новгородкам служат псковские монеты), изображение на новгородках, независимо от его конкретного значения, не могло не превратиться в своеобразный "знак качества", удостоверявший и гарантировавший полновесность и доброкачественность новгородской валюты.

¹ (Чижов С.И. Азбабский клад. М., 1911, с. 16; Львов М. А. К вопросу о методике метрологического исследования русских монет XV в.- Нумизматический сборник, ч. 3. М., 1974, с. 139.)

Запасные части для двигателей дойц в Челябинске на doravtosnab.ru.