Часть I. Исследование [1983 Сотникова М.П., Спасский И.Г. - Тысячелетие древнейших монет России. Сводный каталог русских монет X-XI веков]

Лучшая в СССР эрмитажная коллекция древнейших русских монет зародилась в самом начале XIX в., когда петербургские и московские любители древностей увлеченно обсуждали появление у их киевских коллег двух небывалых монет с именем "Владимир" в русской надписи, а в связи с этим стало широко известно, что и в Москве, в коллекции бывшего обер-прокурора Синода А. И. Мусина-Пушкина (1744-1817), давно имеется монета Ярослава. В недоступном для простых смертных Минцкабинете императорского музея именно тогда появились 4 золотых монеты Владимира.

Ф. И. Круг (1764-1844), начавший в 1805 г. службу в Эрмитаже помощником хранителя, тогда же высказался печатно за принадлежность этих загадочных монет^* России, но так осторожно, что даже трудно было соотнести их с киевскими находками. Коллекция Эрмитажа неторопливо формировалась и пополнялась в XIX в., пока в 1917 г. не унаследовала десятки древнерусских монет богатейшей коллекции И. И. Толстого (1858- 1916), который в юные годы в стенах эрмитажного Минцкабинета занимался сводным каталогом этих монет и издал его в 1882 г.^** За годы Советской власти это собрание более чем удвоилось; много занимался им А. А. Ильин (1856-1942), посвятивший этим монетам первое топографическое исследование 1924 г.^*** В 1950-х гг., как только отдел нумизматики Эрмитажа развернулся после реэвакуации, в нем началась работа над новым сводным каталогом древнерусских монет; были определены главные задачи и намечен план исследования^****.

^**** (Спасский 1961, с. 51-54; Спасский И. Г. Накануне тысячелетия монетной чеканки Древней Руси.- НиС, 1974, № 5, с. 31-49, ил.)

Посвящаемая тысячелетию русской монеты новая книга содержит описание всех известных монет Древней Руси, выпускавшихся после 988-го и до 1019 г.,- 11 золотых и около 330 серебряных. Все золотые, серебряные Владимира Святославича четырех видов и три разновидности серебра Святополка Окаянного - киевской чеканки, а особого типа сребреники Ярослава Владимировича, как теперь признано, выпущены в Новгороде. Отдельной группой описаны еще остающиеся спорными по времени и месту чеканки так называемые древние подражания монете Ярослава, выполненные в гораздо более примитивной манере, чем высокохудожественные оригинальные монеты^*. В отличие от Каталога 1882 г., новый не включает более поздние монеты Тмутараканского княжества; накопившийся за последние десятилетия материал обособляет эту группу как вполне самостоятельную^**.

^** (Кропоткин В. В., Макарова Т. И. Находка монеты Олега-Михаила в Корчеве.- СА, 1973, № 2, с. 250-254.)

С недавнего времени в СССР все древнерусские монеты хранятся только в семи государственных музеях: в Эрмитаже, московском и киевском Исторических музеях, Оружейной палате Московского Кремля, в Одесском археологическом музее, Новочеркасском музее донского казачества и в Новгородском историко-архитектурном музее-заповеднике, к которому в 1978 г. перешла коллекция В. В. Лукьянова - последнее частное собрание, включавшее шесть таких монет. Еще в 1965 г. Эрмитаж и московский Исторический музей поделили между собой две завещанные им Е. А. Пахомовым с его коллекцией монеты^*; последняя покупка древнерусской монеты у частного лица Эрмитажем состоялась в 1946 г. Местонахождение описываемых 76 монет, принадлежавших распавшимся в разное время музейным и частным коллекциям России и Украины, остается неустановленным. Еще две монеты из русских находок хранятся в коллекции д-ра Грирсона в Англии. За границей обладателями немногих древнерусских монет (только из зарубежных находок) являются три музея: Минцкабинет Государственных музеев Берлина и музей г. Шверина в ГДР и Музей г. Висбю в Швеции (см. Сводку 1).

^* (Быков А., Спасский И. Завещание Е. А. Пахомова.- СГЭ, 1970, [вып.] 31. с. 92.)

Новый каталог включает много монет, оказавшихся в свое время недоступными или неизвестными И. И. Толстому^*. Гораздо богаче охвачена теперь особенно важная для исследователей группа монет, являвшихся примесью в хорошо датируемых кладах иноземных монет обращения конца X - начала XI в. Восстановлен в меру возможности состав обоих замечательных кладов, состоявших, по-видимому, из одних только русских серебряных монет, и точно установлена принадлежность к кладам византийских золотых монет первой половины XI в. для девяти из десяти русских золотых, происхождение которых оставалось до последнего времени неизвестным^**. Весьма важна небольшая новая группа - монеты из раскопок советских археологов.

^** (Сотникова 1968, с. 114-137; Сотникова 1971-Х, с. 15-41; Спасский 1974, с. 251-260.)

Рис. 1. И. И. Толстой

Рис. 2. Ф. И. Круг

Рис. 3. А. А. Ильин

Огромное большинство монет каталога, не исключая и монеты двух больших кладов 1852 и 1876 гг., прошло через множество частных коллекций, то выпадая из поля зрения, то вновь появляясь уже у новых владельцев. Это потребовало больших усилий для критической проверки восходящих к новым владельцам сведений о происхождении монет. Деятельность имп. Археологической комиссии, учрежденной в 1859 г., отчасти обуздала "собирательскую стихию", обеспечив сохранение целиком нескольких кладов, но и в последующие годы разрушались ценнейшие монетные комплексы.

Особенно важным представлялось составление наиболее полных "curriculum vitae" по возможности для каждой монеты, чтобы устранить опасность дублирования. Так же важны были проверка, уточнение и пополнение топографических данных - даже для находок, зафиксированных в свое время по архивным источникам. Во времена И. И. Толстого значение и возможности топографирования еще только нащупывались, а ранее и вовсе игнорировались, причем из-за собирательского тщеславия данные о происхождении могли порою и фальсифицироваться. Даже в Эрмитаже через 50 лет после приобретения уже было забыто происхождение принадлежавших музею золотых Владимира!

При систематизации основной массы монет составители каталога шли по проторенному И. И. Толстым пути; немногие его решения не выдержали испытания временем, и даже наиболее серьезные исправления, в сущности, вытекали из самих его исследований. Задача теперь была иной: помимо полноты охвата монет, открывалась возможность на основе современной методики ликвидировать ряд "белых пятен" в исследовании Толстого, опираясь на недоступные ему источники. Важные наблюдения дали технологическое исследование монет и их пробирование.

Кратковременный выпуск первых монет России, явившийся, однако, по времени последним вкладом в монетный фонд денежного обращения домонгольского времени, отделен от дальнейшего развития денежного дела Русского государства громадным "провалом" безмонетного периода и жестокими бедствиями татаро-монгольского нашествия. Выпуск русской монеты возобновился только через два с половиной века, в совсем других условиях. Не отмеченные ни летописанием, ни какими бы то ни было свидетельствами, первые монеты изгладились из памяти народа^*. Поэтому-то и поверить в возможность их существования, когда они появились в коллекциях любителей, было совсем не просто для ученых-историков; проще всего было уверовать в это рядовым собирателям.

^* (Какой-то неведомый русский нумизмат XVII в. показывал А. Мейербергу, приехавшему в Россию в 1660-х гг., зарисованные им старинные монеты, среди которых серебряная денга Василия III была определена как монета "Владимира в Киеве, владетеля всей Руси". Это был домысел русского, знавшего крестильное имя Владимира Святославича. См.: Альбом А. Мейербер-га. Виды и бытовые картины России XVII в. Рисунки Дрезденского альбома, воспроизводимые в подлиннике и в натуральную величину, с приложением карты цесарского посольства 1661-1662 г. Спб., 1903, л. 25, рис. 82.)

Родившееся почти одновременно с Академией наук наиболее близкое к ней "умеренное" направление нумизматики, представленное Я. В. Брюсом, П. В. Меллером, а среди историков В. Н. Татищевым, относило начало монетной чеканки ко времени никак не раньше начала XV в., отправляясь от первого упоминания летописи^*. Более "смелое" направление пыталось отыскивать на монетах имена начинателей-князей, но и оно глубже времени Ивана Калиты и его ближайших преемников не шло^**. Ни малейшего представления о древнейшем монетном обращении Руси еще не существовало. Из историков XVIII в. один только В. Н. Татищев походя высказался за признание арабских монет, найденных в России, деньгами Древней Руси^***, но и гораздо позже, в XIX в., клады оставались, в представлениях знавших о них, сокровищами иностранных купцов, скитавшихся по России и зарывавших при опасности свои неведомо зачем привозимые деньги. Когда Ф. И. Круг попытался доказать, что Русь ни в культурном развитии, ни в обладании драгоценными металлами не уступала соседям, то это воспринималось как бестактность и подрыв авторитетов; ведь в те годы даже доказывалось, что только Петру I удалось пресечь обращение "кожаных денег", выкупив их за новые медные!^****

^* (Новгородская четвертая летопись. - ПСРЛ, Л., 1925, т. 4, вып. 2, с. 427; Спасский И. Г. Рукописное наследие Древней Руси в нумизматике начала XVIII в. и нумизматические контакты В. Н. Татищева.- ВИД, 1978, № 9, с. 22-46. )

^** (Спасский И. Г. На заре русской нумизматики. - В кн.: Культура и искусство Петровского времени. Л., 1977, с. 54-62; См. также примеч. 11.)

^*** (Татищев В. Н. История Российская. М.-Л., 1964, т. 4, с. 180, примеч. 258 и с. 71.)

В начале XIX в., когда "дерзко" был поставлен вопрос о собственных монетах Древней Руси, в среде историков набирала силу теория древних кожаных денег, научно базировавшаяся на истолковании развитой платежно-денежной терминологии летописей и древних актов, да на грубейшей ошибке французского перевода XVII в. с средневековой латыни В. Рубрука, будто бы описавшего деньги Древней Руси - разноцветные кусочки кожи^*. В становлении учения о кожаных деньгах, помимо концепции о варварской отсталости Руси среди превосходивших ее в развитии соседей, определенную роль сыграл "живой пример"- введение в 1769 г. бумажных денег, разменивавшихся только на медь и легко принятых рынком, который вскоре уже установил на них "курс" - гибкое соотношение в ценности с основой обращения - серебром. Как раз тогда, на рубеже XVIII и XIX вв., получило среди ученых известность наследие безмонетного периода - русские серебряные слитки: первая полтина у А. И. Мусина-Пушкина, и целый клад их из Рязани (в Эрмитаже Екатерины II, доступном немногим^**).

^* (Рубрук Вильгельм де. Путешествие в восточные страны. Перевод А. И. Малеина. Спб., 1910, с. 155 ("научный перевод с латинского"). Ср.: Трутовский В. К. Русские меховые ценности и техника чеканки монет на миниатюрах XVI в.- Нумизматический сборник, М.. 1911, т. 1, с. 409 (изложение восходит к переводу 1634 г.). См.: Спасский И. Г. Из истории древнерусского товароведения.- Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института истории материальной культуры, 1956, т. 62, с. 45-50.)

^** (Воейков А. О найденных древних русских монетах (Письмо из Киева от 20 июня) - BE, 1816, ч. 87, с. 316; ч. 88, с. 242; Сотникова М. Рязанский клад литовских серебряных слитков в собрании Эрмитажа. - СГЭ, 1957, [вып.] 12, с. 15-18.)

Долго остававшаяся расплывчатой и рыхлой - каждый предполагал, что хотел, - эта теория получила четкие формулировки в увлекательном и популярном изложении "Истории государства Российского". Н. М. Карамзин, видавший "серебро", доходчиво и складно повествовал: "Предки наши еще довольствовались вместо денег лоскутами кожаными, или кунами"^*. "Казна от времени до времени выпускала новую кожаную монету, т. е. с новым клеймом"^** - совсем как ассигнации: соотносятся с серебром, а истрепавшиеся, как это делалось недавно, при Павле I, публично сжигаются и заменяются вновь напечатанными. Когда это писалось, Н. М. Карамзин вполне мог видеть самые настоящие "кожаные лоскуты" - печатавшиеся как раз тогда в Петербурге на маленьких обрезках пергамина боны для платежей в далеких факториях Российско-Американской компании.

^* (Карамзин Н. М. История Государства Российского. Спб., 1817, т. 4, примеч. 50.)

^** (Карамзин Н. М. История Государства Российского. Спб., 1816, т. 1, примеч. 254.)

Нужно отметить, что, знакомясь с монетой Мусина-Пушкина и киевскими находками, Карамзин нисколько не сомневался в их подлинности, даже высказался за старшинство монеты Ярослава, но, кажется, признавал их "медалями", и новые издания "Истории" повторяли положения первого. Ни один из разделов русской нумизматики не осваивался ею в такой острой борьбе мнений, как монеты Древней Руси. На раннем этапе, пока опровергалась или доказывалась принадлежность России первых находок, дискуссия протекала больше в общении или в переписке, чем в печати. Библиография первых десятилетий XIX в. бедна и многих значительных имен не называет.

Первые находки монет, золотой и серебряной с именем Владимира, появились одна за другою в Киеве. В ноябре 1796 г. киевский аптекарь Г. Ф. Бунге случайно купил загадочную золотую монету (6-У) у солдата распущенного по домам корпуса Малороссийских Козаков пеших стрелков, призванного под знамена в 1794 г. По словам продававшего, он получил монету от матери, на прощанье. Таким образом, либо монета происходила из клада, либо была найдена одна - до 1794 г. в северной части левобережья Украины, в границах тогдашних Черниговщины и Полтавщины, где набирался корпус^*. По сургучным оттискам монету вскоре знали в Петербурге и Москве. Около 1815 г. на крестьянском огороде в древнем селе Борисполь (на месте нынешнего киевского аэропорта) нашлась и серебряная монета Владимира III типа (118-/). Ее главное отличие от первой - на месте Пантократора на ней находится, занимая все поле кружка, симметричная фигура в виде трезубца - такая же, как маленькая над плечом князя на золотой монете. В дальнейшем этот загадочный "знак", такой же или несколько отличный, оказывался на всех становившихся известными монетах. Исследователи долго ломали головы, разгадывая, что он изображает...

В 1816 г. обе находки по рисункам со слепков были опубликованы в России^* - после остававшейся менее известной заграничной публикации монеты Ярослава:^** (экземпляр Мусина-Пушкина). Поскольку владелец последней называл местом ее находки тоже Киев, не приходится удивляться, что киевляне менее всего сомневались в принадлежности их Руси - и самому Киеву - времени Ярослава и Владимира Мономаха: ведь, по летописи, в 1115 г. при перенесении останков Бориса и Глеба пришлось разбрасывать "сребреники"^*** в мешавшую торжественной церемонии толпу. Так нашлось и название, прочно приставшее к серебряным монетам, а для золотых - "златники" - по аналогии и соответственно термину, известному из договора 945 г. князя Игоря с греками^****.

^*** (ПСРЛ, II, Ипатьевская летопись, изд. 2, Спб., 1908, с. 281.)

Вскоре после опубликования обе киевские монеты собрались в одних руках у киевского дворянина М. В. Могилянского; в 1817 или 1818 г. он отправился с ними в Петербург, где в знатном доме бывшего киевского предводителя дворянства В. В. Капниста с монетами знакомились канцлер Н. П. Румянцев (уже знавший золотую монету по слепку и жаждавший ее купить), Н. М. Карамзин и Ф. И. Круг, тогда же переложивший эрмитажные златники в начало русской коллекции. Вскоре после возвращения в Киев Могилянский, не расстававшийся со своим сокровищем, потерял золотую монету во время прогулки, после чего продал и сребреник.

Тогда же впервые получила широкую известность и опубликованная еще в 1797 г. в Лейпциге самая ранняя из находок, принадлежавшая А. И. Мусину-Пушкину, упомянутая выше монета с надписью "Ярославле сребро" вокруг особого рода знака и с изображением св. Георгия на другой стороне. Оригиналом для изображения христианского патрона Ярослава - св. Георгия, - по всей вероятности, явилась византийская печать того времени. На рисунке в издании ушко монеты выломано с кусочком монетного кружка (222-2). Для обер-прокурора Синода (по 1796 г.) подобное приобретение представляется вполне вероятным, так как в церквах издавна скоплялось множество любой старинной монеты - далеко не только подвесок к иконам, но и традиционно опускаемой в "кружки" у икон случайно встретившейся негодной монеты. В описании указывалось, что монета "с незапамятных времен" "висела" на иконе в Киеве.

В 1813 г. в "Вестнике Европы" было сказано, что Г. И. Головкин подарил Мусину-Пушкину несколько летописей и древних монет, после чего собиратель получил из Киева свою монету Ярослава и "полтину" (слиток), найденную при "копании рва"; о киевском происхождении монеты - с иконы - писал после 1812 г. Е. Болховитин^*. В статье же К. Калайдовича о Мусине-Пушкине в 1824 г. уже сообщалось, что Головкин подарил и "Ярославле сребро" и полтину, причем повторялось, что монета - с иконы. В писарском списке этой же статьи в бумагах С. Г. Строганова (в Эрмитаже) перед рассказом о подарках Головкина вписана в скобках дата "1795", но Г. И. Головкин умер еще в 1787 г.^**, а еще одна несуразная дата не имевшего места "дарения" - 1792 г.- указана в черновом наброске статьи о "Ярославлем сребре" петербургского коллекционера Г. И. Лисенко (1784-1842)^***.

^* (Мусин-Пушкин, с. 80; Митрополит Евгений. Граф А. И. Мусин-Пушкин.- Словарь русских светских писателей. М., 1845, т. 2, с. 95.)

^** (Калайдович 1824, с. 7; Долгоруков П. Российская родословная книга. Спб., 1857, ч. 4, с. 362.)

^*** (Лисенко Г. И. История о русской нумизматике. Рукопись. (Архив ОНГЭ), л. 9.)

Из всего сказанного следует, что монета найдена до 1797 г. и вполне могла оказаться в церковной кружке. Поскольку все позднейшие находки таких монет отмечались только на северо-западе - как в России, так и за границей, - ее киевское (и "подвесочное") происхождение особого доверия не вызывает - принимая во внимание признанную недостоверность исходивших от владельца монеты сведений о его вещах^*. О коллекции А. И. Мусина-Пушкина, к сожалению, не сохранилось никаких сведений: может быть, она, как считалось, в основной части погибла в московском пожаре 1812 г., но "Ярославле сребро" видел и описал у наследников И. И. Толстой около 1880 г.

^* (Дмитриев Л. А. История открытия рукописи "Слово о полку Игореве" - В кн.: Слово о полку Игореве - памятник XII века. М.-Л.. 1962, с. 406 и след.)

К счастью, потерянная Могилянским монета недолго была уникумом. В 1804 г. в коллекции византийских монет Эрмитажа появились 4 златника Владимира. Как указывалось, в отличие от подавляющего большинства сребреников, происхождение всех 10 сохранившихся золотых монет до недавнего времени оставалось загадкой. Вполне возможно, что И. И. Толстой, занимаясь в Эрмитаже, пытался что-нибудь узнать о них, но его могла остановить запись в старейшем каталоге римских и византийских монет Эрмитажа, начатом еще первым хранителем, А. И. Лужковым, в 1780-х гг. и доведенном до 1803 г. К. Келером, сменившим его: после только трех (!) поздневизантийских монет в разделе "Ceasares in auro" значатся quattuor numi minimi moduli, gothici, incogniti, т. е. "четыре монеты малого модуля, варварские, неизвестные". И количество, и величина, и определение "варварские" вполне подходили.

Рис. 4. Первая запись в книге поступлений Минцкабинета Эрмитажа (1804 г.)

Однако второй каталог римских и византийских монет (конца 1820-х гг.) описывает порознь все четыре разные монеты и снимает соображения о возможном приходе золотых Владимира еще при Екатерине II. Дальнейшие поиски, основывавшиеся на "отсчете" от описи 1838 г. всех приходовавшихся с 1804 г. византийских монет (не без трудностей из-за устаревших атрибуций), вывели на первую запись первой книги поступлений. Краткие строки 9 мая 1804 г. гласят, что 12 византийских золотых монет найдены в земле в Пинске, Могилевской губернии; они не редки, но составят хорошее пополнение для Минцкабинета, "который вовсе не имеет монет Романа Дигениса и его преемников". Но документ Придворной конторы, передавшей монеты хранителю К. Келеру, сообщал, что шляхтич Рыдзевский поднес Александру I "20 старинных золотых монет, найденных им нечаянно в земле". Дата находки, вероятно, не позднее 1803 г., остается неизвестной, как и количество монет в кладе.

Расхождение в количестве - 12 в Книге поступлений и 20 доставленных - объясняется тем, что в Эрмитаже было принято включать в систематические коллекции только еще не представленные в них монеты, а "дублеты" отделялись. Разборку и запись производил Келер; беспредельно преданный античной нумизматике, он прохладно относился к другим монетам, а русских вовсе не знал и знать не хотел: именно по его настоянию переселился в Петербург из Москвы еще в конце 1803 г. Ф. И. Круг, уже работавший над своей книгой о древних русских монетах. Более чем вероятно, что в разборке клада участвовал и Круг, тщательно выделивший 4 варианта златников по штемпелям. О правилах хранения дублетов от того времени не сохранилось никаких сведений. Не исключается даже, что они до 1830-х гг. возвращались в управлявшую музеем и Минцкабинетом Придворную контору. Дублеты впервые включает лишь опись 1838 г., зафиксировавшая наличие монет после увольнения Келера и декабрьского пожара Зимнего дворца.

"Отсчет" удовлетворительно совместил "приход" с 1804 г. с наличием и позволил составить представление обо всем комплексе клада 1804 г. (клада со значительным количеством монет Василия II и Константина VIII^*, т. е. датируемого XI в.). Но так как все 4 златника различны по штемпелям, то, если среди 8 дублетов были и русские монеты, они должны точно соответствовать каким-нибудь из вложенных в коллекцию. По архивным данным около 1822 г. отмечается появление одновременно в двух важнейших частных коллекциях Петербурга двух золотых монет Владимира^**; обе точно соответствуют одной из эрмитажных (2-3). Одна - экземпляр видного чиновника Министерства финансов Я. Рейхеля (2-2), впоследствии приобретенный Эрмитажем с его коллекцией у наследников; вторая - канцлера Н. П. Румянцева (2-1), который перед смертью подарил всю свою коллекцию Ф. И. Кругу, глубоко им почитавшемуся, а тот завещал все свое собрание Академии наук. Там с его златником знакомился И. И. Толстой, а в 1931 г. монета воссоединилась с остальными в Эрмитаже^***.

^* (Спасский 1970-2, с. 131-136; Спасский 1974, с. 256-258.)

Следующая находка еще одной серебряной монеты Владимира (еще неизвестного тогда IV типа) произошла около 1823 г. (170-7), когда она была прислана Келеру, незадолго до того побывавшему в Ростове-на-Дону, где он установил связи с местными собирателями - в интересах собственной коллекции античных монет. Поэтому и долго фигурировавший в упоминаниях о ней "Ростов", в 100 верстах от которого нашли монету, уточняется как Ростов-на-Дону. После раскопок М. И. Артамонова, открывших древний хазарский Саркел, ненадолго ставший русским форпостом в пустынных степях Юга - Белой Вежей, можно уверенно признать местом находки городище близ станицы Цимлянской, где местные жители издавна добывали для себя древний кирпич. К Белой Веже несомненно относится и приобретенный археологами в станице Цимлянской в 1887 г. еще один сребреник Владимира, III типа (140-У; в Новочеркасском музее)^*. Не проявивший к монете никакого интереса Келер уступил ее петербургскому коллекционеру С. А. Еремееву, а позже она перешла к служившему в Публичной библиотеке ученому-археографу А. Ф. Бычкову (1818-1899).

Рис. 5. Недатированная записка Н. П. Румянцева Ф. И. Кругу о требующей определения золотой монете (2-1)

Рис. 6. Записка Н. П. Румянцева Ф. И. Кругу об отсылке к нему златника Владимира (2-1) 8 июля 1824 г.

В 1838 г. в Москве, в коллекции известного любителя древностей С. Г. Строганова, появился новый (считалось, что экземпляр Мусина-Пушкина погиб в пожаре 1812 г., но он потерялся значительно позже), превосходной сохранности сребреник Ярослава (222-1). Его нашли в случайно раскопанной могиле близ Юрьева (Тарту). Каждая новая находка подогревала понемногу угасавший интерес к проблеме древнерусских монет - как и появившиеся тогда же на рынке первые антикварные подделки по уже известным образцам.

Случаен и неполон был в этот период самый ассортимент известных монет. Среди них не было еще ни половины типов сребреников Владимира, ни монет Святополка, ставших известными позднее. Поэтому дискуссия в научной литературе, возникшая в связи с первыми описаниями древнейших русских монет, первоначально разбилась на множество мелких споров по поводу частных вопросов: монеты ли они; не жетоны ли, или медали; где и по какому поводу они биты; какова национальная принадлежность мастеров-чеканщиков и т. п.^* Малочисленность известных до середины XIX в. монет при распространенности в тогдашней исторической науке и в обществе представления о варварстве и культурной и экономической отсталости Древней Руси, сравнительно с современными ей европейскими государствами, привела к тому, что некоторыми учеными первые русские монеты считались то болгарскими, то сербскими, но только не русскими^**.

^* (Фукс К. С. Краткое описание Российских монет, находящихся в Минцкабинете доктора и профессора Фукса. Казань, 1819, с. 12; Шодуар 1837, ч. 1, с. 11, 13; Фундуклей, 1843, с. 91; Савельев, с. 398.)

^** (Grote H. Serbische Milnzen.- BltM, Hannover, 1835, Bd. 1, Nr. 28, S. 12; А прилов В. Денница новоболгарского образования, Одесса, 1841, ч. 1, с. 85-86; Reichel 1842.)

В московской коллекции умершего в 1812 г. проф. Баузе издавна была болгарская серебряная монета царя Святослава (1296-1323), долго привлекавшая внимание "ревнителей" русских монет. Вероятно, в результате войны 1828-1829 гг. у собирателей снова появились такие монеты (с изображением на одной стороне Христа, а на другой - царя, с надписью "Святослав царь болгар"), и снова ожил интерес к ним. Московские антиквары-фальсификаторы, крайне обнаглевшие как раз в 1830-х гг. и то и дело подбрасывавшие на рынок свою продукцию^*, размножили и эту новинку. Один из их клиентов, самый восторженный и бестолковый из "ревнителей", Г. И. Лисенко, заказал в 1836 г. граверу несколько таблиц для предполагавшегося будущего своего труда, поместив на одной и своего (поддельного) "Святослава II Ярославича", и делился оттисками с коллегами^**. В известный труд С. де Шодуара (1790-1858) попали еще две монеты - с чтением легенды "Святослав серебра"^***.

^* (Спасский И. Пуло смоленское.- СГЭ, 1974, [вып.] 39, с. 59-63; Спасский 1978, с. 38-42; Спасский 1955, с. 87-91.)

^*** (Шодуар, 1836-1837, 1838, 1841, таб. I, 1, № 7; II, 1, № 4.)

Начиная с 1840 г. появились одна за другой публикации Я. Я. Рейхеля, одного из учредителей Археолого-нумизматического общества и владельца богатейшей коллекции. Не вдаваясь в доказательства, он походя неизменно отрицал принадлежность России спорных монет, отсылая их на Балканы. В 1849 г. в "Записках" общества были помещены статья ориенталиста П. С. Савельева, доказывавшего полную возможность появления русских монет в знавшей арабские монеты Древней Руси, но упомянувшего, к сожалению, как русскую, монету Святослава, и рядом - статья Рейхеля "Монеты южных славян"^*. Приведя правильное определение болгарской монеты, он заодно "сбыл" Болгарии и Сербии все спорные - без доказательств. Удар по сторонникам русской принадлежности, на позиции которых переходили нумизматы-ориенталисты школы X. Д. Френа, был ощутимым; однако и торжество Рейхеля было недолгим, и он вскоре предпочел к любимой теме не возвращаться.

В Киеве около 1850 г. прошел слух о находке "в валах крепости" еще одной древнерусской монеты (Владимира, тогда еще не известного II типа), приобретенной Шодуаром (111-1), а вскоре последовала сенсационная находка недалеко от Киева - в Нежине. Клад был найден в середине мая 1852 г.^* сыном крестьянина ведомства Государственных имуществ Сергея Бориса, пахавшим отцовское поле между предместьем г. Нежина Магерки и хутором Бобрик. Мальчик "...задел плугом за сосуд, разбил его и увидел на поверхности земли выпавшие из него деньги. Он подобрал их и отнес к отцу, в числе 179-ти. Потом мальчишка отыскал в земле до 20 штук от того же клада, так что всех монет найдено до двух сот"^**. О находке заговорили: ближайшее начальство - писарь сельской управы - отобрал монеты и занялся их распродажей местным любителям. Слух о находке не миновал и Лицей князя Безбородко в Нежине (за парком Лицея виднелись хаты Магерок), и профессор словесности М. А. Тулов уведомил о находке Управление учебного округа в Киеве. (До учреждения имп. Археологической комиссии забота о кладах, находимых на государственных землях, лежала на министерстве народного просвещения, обязанном доставлять их в Академию наук.)

^** (Фамилия Борис (с ударением на первом слоге) в Нежине известна.)

Рис. 7. Вид Нежина середины XIX в.

Сообщение произвело в Киеве такое впечатление, что за кладом немедленно поскакал сам помощник попечителя М. В. Юзефович, захватив с собою только что назначенного хранителя университетского минцкабинета Я. Я. Волошинского^*. Еще не распроданные монеты перешли от писаря к Юзефовичу. Однако нежинский городничий Плиханов сообщил о прибытии знатных гостей черниговскому губернатору П. И. Гессе и тот потребовал свою долю! Он ожидал ее так же нетерпеливо, как и киевский генерал-губернатор Д. Г. Бибиков: оба готовились к предстоящему путешествию в Киев (через Чернигов) царя. Поднести Николаю I русские древности для торжественно открытого 5 февраля императорского музея представлялось обоим в высшей степени удачным! Принялись за клиентов писаря, и только Лицею и самым почетным гражданам удалось уберечь свои монеты.

^* (Бывший помощник библиотекаря Я. Я. Волошинский ведал минцкабинетом Университета с 1852 г. по 1865 г. (Антонович В. Б. Нумизматический кабинет.- В кн.: Историко-статистические заметки об ученых и учебно-вспомогательных учреждениях ими. Университета св. Владимира [1834-1884]. Киев, 1884, с. 53).)

С осени 1852 г., после сообщения М. П. Погодина о нежинской находке в периодической печати^*, в Киев к Юзефовичу и Бибикову полетели просьбы из Петербурга и Москвы о приобретении монет клада и мало кому можно было отказать. После всех раздач у Юзефовича в специально заказанной укладочке (см. примеч. 123) осталось до 50 монет. Городничий Плиханов послал губернатору 25 монет, а позже еще три. Гессе, желая снабдить свое подношение царю "ученым описанием", отправил 25 монет в Харьков университетскому профессору А. И. Зернину^** и прогадал: к проезду царя они не вернулись.

^* (Четырехкратное преувеличение количества нежинских сребреников М. П. Погодиным в письме от 26 августа 1852 г. вел. князю Константину Николаевичу о находке шести фунтов монет в Нежине (Барсуков, с. 71-72), объясняется, по-видимому, неточностью первых сведений о кладе, поскольку в печати М. П. Погодин назвал 200 сребреников. Фантастическое сообщение И. Д. Беляева о находке в Нежине около 40 фунтов (т. е. около 5300 экз.!) монет (Беляев Н. Д. Били ли на Руси монету до XIV столетия? - ЗАО, 1853, т. 5, с. 1) не подтверждается ничем.)

М. В. Юзефович вместе с Я. Я. Волошинским, по словам последнего, собрал в Нежине при содействии М. А. Тулова до 70 монет^*, однако он уже имел 24 монеты от Тулова, посланные, скорее всего, при сообщении о кладе, сразу после приобретения последним значительной группы монет, так как известно, что Тулов одновременно отправил неизвестное количество монет еще кому-то в Петербург (Строганову?). Но вернувшись в Киев, Юзефович отнял 14 лучших монет у побывавшего в Нежине после него киевлянина С. И. Пономарева; тот сумел отстоять из своей добычи только шесть худших, с которыми мы еще встретимся, а Юзефович, не ранее июля, уже в сопровождении хорошо информировавшего его Пономарева вторично посетил Нежин. Из обнаруженных последним он получил в подарок еще два отличных экземпляра, и у одного владельца двадцати девяти монет купил по 3 руб. серебром еще две (остальные остались у владельца и с восемью "очень хорошими" вскоре были проданы им неизвестному). Какие-то монеты Юзефович тогда же добыл "через подчиненную братию".

Таким образом "улов" Юзефовича составил в целом не менее 120 монет - как указывал и Д. А. Толстой^*, а названное Волошинским число и письмо Пономарева, которому мы обязаны приводимыми сведениями, фиксирует на 1853 г. около 140-150 монет - вместе с известными нам тремя монетами коллекции Лицея^**, а может быть, и несколькими сребрениками самого Волошинского (после смерти Волошинского значительная коллекция медного литья была приобретена у его наследников Н. А. Леопардовым и с собранием последнего перешла как дар в 1894-1895 гг. музею Киевской духовной академии вместе с кратко описанной нумизматической коллекцией Леопардова, где было не менее двух сребреников "нежинского" типа^***). Вместе с монетами, доставленными нежинским городничим черниговскому губернатору, это число приближается к количеству всех известных в настоящее время сребреников Нежинского клада. Не противоречит этому расчету и сообщение Ф. С. Морачевского, инспектора Лицея кн. Безбородко, в письме к С. Г. Строганову от 11.05.1859 о том, что он видел более 100 монет клада^****.

^* (Толстой Д. А. Письмо С. Г. Строганову от 23 августа 1852 г.- Зернин, с. 37.)

^*** (Чернев 1891, III, с. 13; Петров 1895, с. 69; Петров 1897, с. 238.)

Подсчет в современных коллекциях сребреников, принадлежавших когда-то Юзефовичу, подтверждает, что ему действительно удалось собрать до двух третей из 200 монет клада. По словам С. И. Пономарева, Юзефович стремился собрать их "как можно более, чтобы составить несколько коллекций, которые он разошлет в Петербург, в Москву, в Академию наук, в Археологическое общество, к графу Уварову, графу Строганову, Черткову, Погодину, Снегиреву и др."^* Но в отношении учреждений и музеев это осталось благим намерением. Только 31 монету (из худших по сохранности) Юзефович передал в Минцкабинет Университета св. Владимира, а остальными пополнил частные коллекции. А. Д. Чертков, А. С. Уваров и С. Г. Строганов, по всей вероятности, получили сребреники нежинских типов именно от Юзефовича. Четыре монеты А. С. Уварова и одна А. Д. Черткова принадлежат теперь Государственному Историческому музею в Москве, там же находятся и два нежинских сребреника бывшего Румянцевского музея, ранее принадлежавшие возглавлявшемуся А. С. Уваровым Московскому Археологическому обществу, которое получило их, несомненно, тоже от Юзефовича (через Уварова).

В Нежине по следам Юзефовича и городничего тайком прошел еще один "искатель" - киевский антиквар П. П. Должиков. Еще чуть позже по поручению С. Г. Строганова, уже разжившегося кое-чем в Киеве, приезжал в Нежин его подчиненный, граф Д. А. Толстой. Он писал шефу, что с великим трудом добыл только 8 монет и даже посетил поле Бориса, но ни одного черепка от брошенного горшка не нашел...^*

^* (Толстой Д. Л. Письмо С. Г. Строганову от 23 августа 1852 г.- Зернин, с. 37. Граф Д. А. Толстой в 50-х гг. XIX в. был чиновником ведомства императрицы Марии. В дальнейшем - министр народного просвещения, министр внутренних дел и обер-прокурор Синода.)

Интерес Строганова к Нежину диктовался не только азартом собирателя: попечитель Московского учебного округа и председатель Общества истории и древностей при Московском университете (а вскоре и председатель имп. Археологической комиссии) имел собственное мнение о древнерусских монетах и как раз накануне находки клада отдал в печать статью о них. Связанный отношениями морганатического брака с семьей царя, он вполне серьезно считал себя ответственным за судьбы отечественной археологии и сурово относился к не одобренному им "самоуправству" по этой части.

Уже к концу 1852 г. Я. Я. Волошинский закончил описание сребреников, доставшихся Университету, изучив сперва и все привезенное из Нежина. Незамедлительное издание труда Волошинского стало важной заслугой Университета св. Владимира перед отечественной исторической наукой. Обозрение монет Нежинского клада было присоединено к очередному тому Трудов Комиссии для описания губерний Киевского учебного округа. Эта комиссия, учрежденная при Университете св. Владимира в 1850 г., и была единственным проявлением самодеятельности Университета в мрачную пору николаевской реакции на рубеже 40-50 гг. XIX в.^*

^* (Феофилактов К. М. Комиссия для описания губерний Киевского учебного округа.- Историко-статистические записки об ученых и учебно-вспомогательных учреждениях имп. Университета св. Владимира (1834-1884). Под ред. В. С Иконникова. Киев, 1884, с. 1-8; Н. Б. К 50-летнему юбилею Университета св. Владимира. Очерки и заметки по истории Университета. Киев, 1884, с. 64.)

Клад дал множество еще неизвестных разновидностей монет, с неведомыми вариантами "загадочного знака", все более занимавшего любителей, изощрявшихся в разгадывании его смысла. Его вертели и так и этак и гадали: хоругвь... паникадило... птица... якорь... секира... портал храма! Статья Волошинского с литографированными по рисункам Г. Ф. Шнейдера таблицами вышла в 1853 г.^* Правильно разделив монеты на типы, Волошинский предположительно приписал их пяти князьям: два Владимиру Святославичу и Владимиру Мономаху; монеты с читаемым именем Святополк - Святополку Окаянному; поскольку уже было известно "Ярославле сребро" из Киева, "требовались" в кладе и его монеты, - ему отошел один из новых типов с неясной надписью, а еще один - Юрию Долгорукому. Волошинскому принадлежит ценное наблюдение, развитое впоследствии И. И. Толстым,- о чеканке монеты одного типа на монете другого, т. е. о случаях перечеканки.

В самом Нежине в ближайшее десятилетие после открытия клада монеты из него еще оставались у Ф. С. Морачевского^* (который со временем уступил их, возможно, Строганову), у смотрителя богоугодного заведения Черницкого^**, чей экземпляр поступил в ГИМ в 1927 г. в составе коллекции П. С. Уваровой (108-1), и у аптекаря О. Цигры^***, чей экземпляр пришел в Эрмитаж с собранием Толстого (117-1). Три монеты, одна из которых издана Толстым в 1893 г., отмечены принадлежащими минцкабинету Лицея князя Безбородко уже в 1855 г.^**** В конце 1920-х гг. "преемник" Лицея - Нежинский институт народного образования - лишился этих монет, и в начале 1930-х гг. они в числе "дублетов из собраний советских музеев"^***** предназначались СФА (Советская филателистическая ассоциация) для несостоявшегося, по-видимому, аукциона 1932 г. В 1952 г. они поступили из Государственного хранилища драгоценных металлов Министерства финансов СССР в Эрмитаж, где были опознаны И. Г. Спасским, знавшим их в 1920-х гг. в Нежине (82-2, 132-1, 141-1).

^* (Морачевский Ф. С. Письмо к Строганову, 11. V. 1859.-Архив ОНГЭ, Бумаги Строганова.)

^**** ([Козловский И. П.] Отчет о состоянии коллекций института князя Безбородко к 1 января 1918 года, составленный директором института И. П. Козловским.- Известия Историко-филологического института князя Безбородко в Нежине. Нежин, 1918, т. 32, с. 24.)

^***** (Hess. Многие опубликованные в каталоге монеты поступили в Эрмитаж и ГИМ тогда же.)

Вскоре после находки клада несколько его сребреников попало в Петербург от неизвестных лиц к Я. Я. Рейхелю (90-2) и А. А. Кунику (84-1, 150-1, 159-1, 200-1)^*, монеты которых перешли к Эрмитажу во второй половине XIX в., а также побывали у Э. К. Гуттен-Чапского (подарок Д. Г. Бибикова - 174-1) и у В. Г. Тизенгаузена (112-1), которому подарил один из своих нежинских сребреников Е. Е. Люценко (Ярославль)^**.

^* (Пометки А. А. Ильина в его рукописном каталоге русских монет X-XI вв. Эрмитажа (1920-е гг.).)

^** (Тизенгаузен, с. 83; Куник 1861, примеч. 5 (А. А. Куник называет его неверно: Лученко).)

При открытии в Киеве в 1904 г. Исторического музея сребреники Нежинского клада поступили туда вместе со всей нумизматической коллекцией Университета^*, но в настоящее время среди нежинских монет Государственного Исторического музея УССР недостает, сравнительно с публикацией Волошинского, двух особо интересных экземпляров^** (Волошинский, 8 и 29; 123-1, 212-1). Поскольку эти монеты описаны И. И. Толстым при подготовке к изданию его монографии, они, должно быть, исчезли из университетской коллекции позже, вероятнее всего - во время спешной упаковки и эвакуации нумизматической коллекции Университета в Саратов осенью 1915 г.^*** А. А. Ильин видел второй из этих экземпляров осенью 1915 г. в продаже у петербургского торговца монетами А. Я. Эльтермана; монета была приобретена известным коллекционером Л. X. Иозефом^****.

^* (Освящение и открытие Киевского художественно-промышленного и научного музея императора. Николая Александровича. Киев, 1905, с. 29.)

^*** (Кулаковский Ю. (завед. минцкабинетом Университета св. Владимира). Письмо А. А. Ильину от 3 ноября 1916 г. (Архив ОНГЭ, Бумаги Ильина).)

^**** (Ильин А. А. Письмо Ю. Кулаковскому от 11 ноября 1916 г. Отзыв о книге А. В. Орешникова "Денежные знаки домонгольской Руси" (М., 1936). Рукопись.- Архив ОНГЭ. Бумаги А. А. Ильина. Монеты из коллекции Иозефа покупались в 1920-х гг. Эрмитажем и несколькими ленинградскими собирателями (см. Спасский И. Г. По следам одной редкой монеты. Л.-М., 1964 с. 77-80), но сребреников среди этих приобретений не было.)

Пять сребреников, переданные Юзефовичем киевскому генерал-губернатору Д. Г. Бибикову, были поднесены царю в Киеве в октябре 1852 г. и поступили в Эрмитаж, где они были записаны в каталог русских монет и медалей^*. Вслед за ними в Эрмитаж в январе 1853 г. было прислано еще 28 монет - "около 30 штук более стертых", которые, по сведениям Д. А. Толстого, нежинский городничий представил черниговскому губернатору^**. Все монеты этого поступления, действительно, очень потерты. Они доставлены в Минцкабинет Эрмитажа от министра Двора "со следующими к ним рисунками и описаниями"^***, которые теперь находятся в отделе нумизматики Эрмитажа^****. Рукопись подписана упоминавшимся выше экстраординарным профессором Харьковского университета А. И. Зерниным и содержит изображения и описание не двадцати восьми, а только двадцати пяти монет^***** (три монеты были добавлены в Чернигове позже). Однако теперь в эрмитажной коллекции из двадцати пяти описанных и изображенных в рукописи сребреников имеется только двадцать два. Двадцать третий экземпляр (Зернин, л. 5, № 1) оказался в Оружейной палате (194-4), изображение двадцать четвертого (Зернин, л. 7, № 15) имеет пометку рукой А. А. Куника о принадлежности вел. кн. Алексею Александровичу (198-1), а 5-й ( Зернин, л. 7, № 16) до сих пор не разыскан (96-1).

^* (Барсуков, с. 74; Реестр монетам и медалям, поступившим в 1-е отделение Имп. Эрмитажа, 1847- 1862 гг., № 243, 4 ноября 1852, Архив ОНГЭ; Каталог 1855 г., № 1277-1281 (52-/, 127-7, 167-7, 186-7, 213-7).)

^** (Толстой Д. А. Письмо С. Г. Строганову от 23 августа 1852 г. (Архив ОНГЭ, Зернин, с. 37).)

^*** (ЦГИАЛ, ф. 469, оп. 8, № 1224, л. 11, 12; Архив Эрмитажа, 1853, д. 4, л. 5, № 959.)

^**** (Архив ОНГЭ. Первые 11 страниц в сборнике документов, касающихся нежинской находки, с названием "Зернин" на корешке общего переплета. Рукопись неизвестно когда ушла из Минцкабинета и, судя по записи на форзаце, вернулась 29.XII. 1884 как дар вел. кн. Георгия Михайловича.)

^***** (Зернин А. П. (1821-1866) -с 1847 г. заведовал минцкабинетом Харьковского университета и составил каталог его нумизматического собрания, насчитывавшего тогда 22 тыс. монет и медалей (см. Русский библиографический словарь, Ж-3, Пг. 1916, с. 359-363).)

Тремя не описанными Зерниным нежинскими монетами могут быть любые из четырех экземпляров, имеющих в составленном А. А. Ильиным в 1920-х гг. каталоге пометку: "Нежинский клад. Поступление неизвестно" (93-3, 97-1, 135-1, 191-2), или экземпляр 175-1 с пометкой: "Происхождение неизвестно. Поступление неизвестно".

Все 28 монет были внесены в опись и помещены в шкаф дублетов^*. Именно поэтому, очевидно, даже А. А. Куник не знал о существовании их, когда писал в 1860 г., что из числа монет Нежинского клада в Эрмитаже имеется "лишь несколько очень худо сохранившихся экземпляров"^**. Только в качестве "дублетных" экземпляров и оказался возможным переход некоторых из них в Оружейную палату и в коллекции членов императорской фамилии^***. В основное собрание Эрмитажа эта группа монет вложена, вероятно, во время занятий в Эрмитаже И. И. Толстого в 1880-х гг., и это мог сделать только сам А. А. Куник. Пометка рукою А. А. Куника при одном из изображений в рукописи Зернина (л. 7, № 15) свидетельствует, что Куник занимался рукописью А. П. Зернина и после 1882 г.

^* (Архив ГЭ, 1853, д. 4, л. 10, № 63; Опись дублетов не сохранилась.)

В составе собрания С. Г. Строганова в 1925 г. в Эрмитаж поступило 11 сребреников Нежинского клада. Как они пришли к Строганову, установить не удалось. Некоторые могли быть получены от М. А. Тулова, посылавшего "несколько монет кому-то в Петербург". Вполне вероятно, что Юзефович не забыл о влиятельном коллеге - попечителе Московского учебного округа Строганове. Двух экземпляров, посланных Строганову Д. А. Толстым с описанием, среди сребреников, поступивших в Музей в 1925 г., нет, неясна и судьба всех восьми монет, собранных последним в Нежине лично^*.

^* (Толстой Д. А. Письмо С Г. Строганову от 23 августа 1852 г. (Архив ОНГЭ, Зернин, с. 38, 39).)

Долгое время 43 нежинские монеты оставались собственностью самого М. В. Юзефовича. В октябре 1867 г. их фотографические снимки от его имени были доставлены в Русское Археологическое общество, откуда взяты А. А. Куником^*, а в 1877 г. Юзефович продал свои монеты И. И. Толстому^**, с собранием которого они перешли как дар в Эрмитаж в августе 1917 г.^***

^* (ИРАО. 1872, т. 7, с. 218. Заседание Русского отделения Общества 24 октября 1867 г. В архиве А. А. Куника (Архив АН СССР, 95-2-852) и в архиве Эрмитажа этих снимков нет.)

^*** (Архив ГЭ, ф. 1, оп. 5, 1917, № 42; Спасский 1970-2, с. 198, 199.)

В бумагах С. Г. Строганова (Архив ОНГЭ) сохранились шесть неизданных рисованных неподписанных таблиц с изображениями сребреников нежинских типов на желтой и серо-голубой бумаге, по манере исполнения совершенно подобных таблицам статьи Волошинского и, несомненно, выполненных автором последних, Г. Ф. Шнейдером. Монеты изображены акварелью и тушью, и кое-где из-под краски проглядывают следы первоначального карандашного рисунка. На четырех листах нарисовано по десятку монет, пронумерованных соответственно от 1 до 40 (лист 2 - см. на рис. 8), а на двух по пять монет с нумерацией от 1 до 10 (лист 5 - см. на рис. 9), т.е. в полтора раза больше, чем издано Волошинским.

Рис. 8. Прорисовки со второй таблицы (из шести неизданных) с изображением сребреников Нежинского клада (исполнены Г. Ф. Шнейдером в Киеве, в 1852 г.)

Рис. 9. Прорисовки с пятой (из шести неизданных) таблицы с изображением сребреников Нежинского клада (исполнены Г. Ф. Шнейдером в Киеве, в 1852 г.)

Рис. 10. Шкатулка М. В. Юзефовича для коллекции сребреников Нежинского клада: общий вид и деталь крышки

Из 40 первых рисунков 37 являются изображениями сребреников из коллекции М. В. Юзефовича, находящихся в Эрмитаже, но монета № 26 находится в настоящее время в коллекции Новгородского музея (194-6), монета № 8 известна только по гальванокопии без данных о владельце оригинала (78-1) и еще одна - № 2- не разыскана (175-4). На втором листе изображены две монеты, известные по франкфуртскому каталогу Кана 1930 г.^* (№ 8 и 9, соответственно 71-3 и 182-2); монета, подаренная Бибиковым Э. К. Гуттен-Чапскому и поступившая в Эрмитаж из Народного комиссариата финансов СССР в 1931 г. (№ 6 - 174-1), и две неразысканные монеты (№ 7 и 10 - 129-2 и 213-3).

Присутствие на неизданных таблицах изображений сребреников, поднесенных царю осенью 1852 г. Бибиковым (№ 1-5; соответственно: 167-1, 127-1, 52-2, 186-1, 213-1), свидетельствует, что эти таблицы "сняты" летом 1852 г., т. е. практически одновременно с таблицами Волошинского. По-видимому, они предназначались для какого-то продолжения труда Волошинского и к Строганову попали от Юзефовича, когда издание не было осуществлено.

Рисунки Шнейдера пополняют фонд известных в настоящее время сребреников тремя (правда, неразысканными) экземплярами (129-2, 175-4, 215-3), первый из которых особенно интересен тем, что представляет еще один - пятый - случай перечеканки (III тип Владимира на монете II типа; см. 114-а). Таблицы удостоверяют происхождение из Нежинского клада этих трех монет, а также экземпляров из коллекции Новгородского музея (194-6), из аукционного каталога Кана (71-3, 182-2) и известного только по гальванокопии (78-1). При этом устанавливается первоначальная принадлежность Юзефовичу еще трех монет из Нежинского клада (78-1, 175-4, 194-6), а общее количество нежинских сребреников, несомненно побывавших в его коллекции между 1852 и 1877 гг., увеличивается до сорока шести^*. В то же время отсутствие на неизданных таблицах изображений шести монет из сорока трех, приобретенных Толстым у Юзефовича, свидетельствует о том, что эти шесть экземпляров (103-1, 151-1, 165-1, 175-2, 188-2, 196-1) появились у Юзефовича после изготовления таблиц.

^* (Однако в шкатулке, изготовленной по заказу Юзефовича для его коллекции нежинских сребреников (рис. 8) и доставшейся И. И. Толстому с 43 монетами, имеется 54 "гнезда". Шкатулка сделана из полированного дуба и имеет размеры 24X35X3,5 см. В центре крышки, инкрустированной по краю медью, врезана медная пластинка с инициалами владельца (М. Ю.) под дворянской короной. Внутри шкатулка обита малиновым бархатом. Углубления для монет разделены на 5 вертикально расположенных групп с этикетками, соответствующими классификации Волошинского. В 1970 г. шкатулка подарена Отделу нумизматики Эрмитажа академиком Б. Е. Быховским, который получил ее от наследников И. И. Толстого-младшего.)

Все монеты, не прошедшие через собрание М. В. Юзефовича, являются, возможно, теми двадцатью семью экземплярами, представленными в середине июля 1852 г. при посредничестве упомянутого выше С. И. Пономарева Юзефовичу, которые он "забраковал" и сразу же продал.

Вместе с обострением научного интереса к древнейшим русским монетам открытие Нежинского клада вызвало и самую широкую заинтересованность коллекционеров. Монеты клада стали объектом беззастенчивых спекуляций. Появилось множество подделок, которым И. И. Толстой был вынужден даже посвятить в своей монографии отдельную главу^*. Чтобы получить желанные монеты, заинтересованные лица прибегали к лести, угрозам, безответственным обещаниям и прямому обману. Так, киевский книготорговец Должиков выманил у Пономарева его шесть монет обещанием предоставить право пользоваться книгами из "Кабинета для чтения новостей русской словесности" при его магазине "постоянно, и бесплатно, и всеми", но, разумеется, "надул"^**.

^** (Барсуков, с. 72-75; Пищулин Ю. Аптека для души. - Наука и жизнь, 1970, № 2, с. 51, 52. Ср., однако: Лесков Н. С. Печерские антики (Собр. соч. в 11 томах, т. 7, М., 1958, с. 178).)

По переписке между первыми владельцами нежинских монет можно судить и о быстром росте цен на сребреники. Юзефович, отобрав 14 монет у Пономарева, "дал ему по полтиннику за штуку, потому что так давал ему (Юзефовичу. - Авт.) Должиков", а за другие два, "редкие и лучшие экземпляры, каких у него еще не было", заплатил в Нежине по три рубля серебром. Должиков же, дав Пономареву "по целковому за монету", вскоре требовал за них уже "по двадцать пять рублей"^*, а в 1861 г. - даже "по 100 рублей" и то, "если будут взяты все". Последняя сумма назначена в записке Должикова (она подписана: "Павел Должиков, соревнователь Общества Истории и древностей российских"!) с перечнем шести имевшихся у него в продаже монет "из числа находки нежинской". Записка хранится в отделе нумизматики Эрмитажа, а монеты не разысканы^**.

^** (Архив ОНГЭ, Зернин, с. 43- 44; Сотникова 1971-2, № 25, 33, 35, 41, 45, 54.)

Сопоставление ссылок Должикова в его записке на экземпляры, изданные Волошинским, с известными в настоящее время монетами тех же штемпелей подтверждает, что "монеты у Должикова самые истертые, нечистые, почти невидимые"^*, а совпадение количества выманенных Должиковым у Пономарева монет с продававшимися им в 1861 г. убеждает, что это были именно пономаревские экземпляры. В 1880-е гг. Должиков торговал и сребрениками Киевского клада 1876 г.^**

^** (Чернев 1891, с. 13; Сотникова 1968, с. 117, примеч. 6.)

Нежинский сребреник О. Цигры (117-1) предлагался Строганову (подробнее см. ниже) даже не за деньги, а в обмен на служебную протекцию, но поступил он в Эрмитаж в составе не строгановского, а толстовского собрания^*.

В течение 70-90-х гг. XIX в. большинство монет Нежинского клада, не попавших в музейные собрания, переместилось в коллекции С. В. Бодилевского и Н. А. Леопардова в Киеве, А. В. Брыкена, П. В. Зубова, А. С. Уварова, И. М. Остроглазова - в Москве; вел. князей Георгия Михайловича и Алексея Александровича, а также графов И. И. Толстого и С. Г. Строганова - в Петербурге.

В настоящее время почти все монеты Нежинского клада находятся в собраниях Эрмитажа, Исторического музея УССР в Киеве, Государственного Исторического музея в Москве.

Всего в настоящее время известно 179 сребреников, бесспорно происходящих из Нежинского клада: 113 принадлежат Эрмитажу, 28 - Историческому музею УССР, 17 - Государственному Историческому музею, 1 - Оружейной палате, а 20 неразысканных экземпляров известны только по описаниям и изображениям в литературе или всего лишь по упоминаниям. Таким образом до восстановления полного состава Нежинского клада 1852 г. не хватает всего двух десятков монет, но можно целиком восполнить эту недостающую часть клада из числа около 30 экземпляров сребреников неизвестного происхождения, имеющихся в ряде собраний или известных только по литературе (см. Сводки 1 и 3).

Отнесение этих монет к Нежинскому кладу тем более правомочно, что все они принадлежат именно к тем монетным типам и даже штемпелям, которые характерны для этого клада. Само время их появления и движение на антикварном рынке в 1850- 1890 гг. также позволяет связывать эти сребреники с Нежинским кладом. Наконец, некоторые из монет данной группы, находившиеся некогда в коллекциях вместе с другими - бесспорно нежинскими - экземплярами, позволяют допустить и для них то же происхождение. Три "беспаспортных" уваровских экземпляра ГИМ'а могли прийти к А. С. Уварову из Нежина вместе с монетой Черницкого, принадлежность которой к Нежинскому кладу зафиксирована не позже конца 1850-х гг. (108-1)^* или даже раньше, поскольку, как отмечалось, Уварову намеревался послать монеты из Нежинского клада еще сам Юзефович. Происходящими из Нежинского клада считал эти монеты и А. В. Орешников^**.

^* (Морачевский Ф. С. Письмо С. Г. Строганову от 11 мая 1859 г., с рисунком (Архив ОНГЭ. Бумаги Строганова).)

^** (Орешников А. В. Письмо А. А. Ильину от 18.VII.1926 (Архив ОНГЭ. Бумаги Ильина).)

Несомненно нежинское происхождение трех сребреников ГИМ'а из бывшего Зубовского собрания (Кн. пост. ГИМ, № 67580): среди сребреников П. В. Зубова имеется два нежинских экземпляра, один из которых побывал до 1891 г. последовательно в собраниях киевлян С. В. Бодилевского и Н. А. Леопардова (162-1), а два других принадлежали ранее москвичу А. В. Брыкену (61-1, 182-1). С каким бы из трех названных экземпляров ни поступили к Зубову эти беспаспортные сребреники, они оказываются приобретенными в едином комплексе с нежинскими монетами (67-1, 85-1, 168-1). С той же степенью достоверности можно отнести к Нежинскому кладу беспаспортные экземпляры, пришедшие в Эрмитаж, ГИМ и в собрание Е. А. Пахомова (Баку) в 1930-1931 гг. из СФА (126-1, 178-1, 183-1, 207-1; 100-3; 109-1). В 1929 г. среди монет, принадлежавших ранее СФА^*, А. А. Ильин обнаружил нежинский экземпляр из бывшего собрания вел. кн. Георгия Михайловича^**, изданный И.И. Толстым в 1893 г. (65-7). С этой же группой поступил в Эрмитаж еще один нежинский экземпляр из бывшего собрания Э. К. Гуттен-Чапского (174-7), изданный И. И. Толстым в 1882 г.

^* (Орешников А. В. Письмо А. А. Ильину от 22.III.1929 (Архив ОНГЭ. Бумаги Ильина). А. А. Ильин доложил о содержании письма на очередном заседании секции Нумизматики и Глиптики ГАИМК (Архив ЛОИА, ф. 2, 1929, д. 31, л. 35 об., 36).)

^** (Ильин А. А. Письмо А. В. Орешникову от 3.Х.1930 (Архив ГИМ).)

Можно думать, что числящийся в каталоге ГИМ УССР нежинским, но не описанный Волошинским сребреник Киевского музея (201-5), который появился там как бы взамен двух утраченных монет (123-1, 212-1), происходит тоже из Нежинского клада, хотя то обстоятельство, что он пробит, могло бы указывать на его происхождение скорее из погребения, чем из клада.

Случайно, по-видимому, недостает указания о происхождении из Нежина единственной беспаспортной монеты бывшего собрания И. И. Толстого (205-1).

Наконец, еще полтора-два десятка сребреников неустановленного происхождения оказывается возможным связать с Нежинским кладом ввиду их появления на коллекционном рынке не ранее времени открытия клада. Таковы: экземпляры неустановленного происхождения в Эрмитаже, ГИМ'е, Оружейной палате (175-1, 194-5, 202-1); монета, принесенная в дар Эрмитажу А. А. Ильиным (190-2), и другая - купленная музеем у Е. П. Евдокимовой в 1946 г. (184-3), а также экземпляр в коллекции Ф. Грирсона (Кембридж, Англия, 100-4). Сребреник Евдокимовой в 1920-е гг., должно быть, принадлежал А. А. Ильину, с которым она была хорошо знакома. Судя по описи коллекции А. А. Ильина 1919 г.^*, два из трех принадлежавших ему сребреников переданы в Эрмитаж еще им самим (19-1 и 190-2), а третий - неразысканный - был монетой того же типа (Святополк), что и экземпляр Евдокимовой.

^* (Опись монет серебряных и медных систематического собрания А. А. Ильина. Составлена по состоянию на 11.4.1919 г. (Ю. В. Богдановичем). Копия описи Отдела охраны памятников от 11.4.1919, л. 1 (Архив ОНГЭ).)

Еще две монеты - из собрания В. М. Иверсена (128-5 и 215-2) - известны лишь по описаниям и репродукциям. Наконец, о некоторых мы узнаем только по кратким описаниям или упоминаниям без изображений. Так, сребреники, фигурировавшие в 1929 г. на аукционе Кана в Германии (66-2, 125-1, 189-1, 216-1), являются, очевидно, монетами из собрания А. А. Сиверса, проданными в 1929 г. через Антиквариат СФА (217-1, 219-221)^*. Предположить идентичность монет Сиверса с экземплярами, указанными в каталоге немецкого аукциона 1929 г., позволяет численное совпадение обеих групп сребреников (по 4 экз.), а также наличие в этих группах монеты одного - очень редкого - типа (216-1, 217-1). Не исключено, что два сребреника, продававшиеся в 1930 г. уже на другом немецком аукционе (70-5, 182-2), являются остатками от продажи четырех монет Сиверса в 1929 г. в Германии.

^* (Орешников А. В. Письмо А. А. Ильину от 27.8.1929 (Архив ОНГЭ); Ильин А. А. Письмо А. В. Орешникову от 7.9.1929 (Архив ГИМ).)

Ничего не известно о шести-семи экземплярах древнейших русских монет, виденных в 1920-х гг. А. В. Орешниковым в собрании московского коллекционера Наппа (48-51, 113-1, 158-1, 210-1)^*. Эти монеты в нашем Сводном каталоге отнесены к Нежинскому кладу предположительно.

^* (Орешников А. В. Письма А. А. Ильину от 7.(20).1.1921 и 23(2).VI.1929 (Архив ОНГЭ). Возможно, один из сребреников Наппа (113-1) был принесен в ГИМ для определения подлинности монеты в конце марта 1975 г. К сожалению, владелец, пожелавший остаться неизвестным, не разрешил ни взвесить, ни сфотографировать монету. (Мельникова А. С. Письмо И. Г. Спасскому от 10.IV.1975 (Архив ОНГЭ).)

Половина известных в настоящее время русских монет начала XI в. происходит из Нежинского клада. Уже одно это обстоятельство указывает на исключительную ценность клада для исторической науки. Но значение этой находки для своего времени становится еще яснее, если учесть, что почти вся вторая - и притом более древняя - половина фонда русских монет X-XI вв. стала известна гораздо позже нежинского открытия. Находка Нежинского клада дала науке сразу 6 из 8-9 известных в настоящее время типов сребреников, что и позволило Волошинскому сделать по-настоящему дельную классификацию, хотя и ошибочную в большей части атрибуций.

С открытием Нежинского клада закончился первый период осмысления и систематизации древнейших русских монет^*. Но и сама нежинская находка была такова, что потребовалось некоторое время, чтобы понять ее значение. Даже А. А. Куник, и в "донежинский период" всегда стоявший на прогрессивной позиции в отношении древнейших русских монет, продолжал дискуссию после появления клада без привлечения его материала^**.

^* (Круг; Сахаров 1842; Савельев, с. 386-389; Волошинский; и др.)

Острые споры и неудачные решения принимали порою анекдотический характер просто оттого, что хронология монетных находок не соответствовала последовательности чеканки монетных типов, так как монеты X в. стали известны науке позднее, чем монеты начала XI в. Выразительным следом этой полемики является принадлежащий библиотеке Эрмитажа экземпляр книги Волошинского с ироническими пометками ее бывшего владельца С. Г. Строганова. Предположив в древнерусских монетах всего лишь медалевидные памятные жетоны, Строганов до конца жизни отрицал не только русское происхождение, но и само денежное назначение нежинской находки^*.

Рис. 11. Пометки С. Г. Строганова на книге Я. Я. Волошинского

В вышедшей тогда же статье Строганова утверждалось, что серебро Святослава, как и золото и серебро Владимира, "ученой критикой давно уже отнесены к ряду, принадлежащему болгарским царям" и что Ярославле сребро Карамзин неверно отдал Ярославу Владимировичу! "Не зная ни болгарского, ни сербского царя Ярослава, невольно останавливаемся на Ярославе Владимировиче Галицком Осмомысле". "Сребро" для Строганова ближе всего к византийским монетам XII в., а галицкие князья были в родстве с византийскими императорами...^*

Сохранилась и новая рукопись Строганова, датированная следующим, 1854 г. - в модной тогда форме письма собрату-ученому, предположительно адресованного профессору О. М. Бодянскому^*. Еще в декабре 1850 г. последний вручил Строганову свое такое же послание - "О древних русских и славянских монетах",- вероятно, в надежде на опубликование его шефом, но оставленное тогда без ответа. Бодянский беспощадно критиковал и "Монеты южных славян", и статью П. С. Савельева и вообще любые высказывания в пользу принадлежности спорных монет России. Ярославле сребро Мусина-Пушкина, по его убеждению, было корнем зла и "первообразом" последовавших за ним подделок, полстолетия занимавших умы ученых. А. И. Мусину-Пушкину и М. В. Могилянскому прямо предъявлялось обвинение в недобросовестности - наравне с "А., Ш и 3" ("А" не разгадывается, Ш и 3 - по всей вероятности, антиквары-фальшивомонетчики Шухов и Зайцевский в Москве). "В подобных обстоятельствах гораздо отраднее было быть неверным Фомой, чем доверчивым Еремой"^**.

^* (Строганов С. Г. О древних монетах великих русских князей. Рукопись. 1854 г. (Архив ОНГЭ, Бумаги Строганова).)

^** (Бодянский О. М. Письмо к графу С. Г. Строганову от 27 декабря 1850 г. по поводу статьи Рейхеля о древних русских и славянских монетах.- ЧОИДР, 1885, кн. 1, с. 29 и след.)

На обертке залежавшейся рукописи 1854 г. Строганов приписал в 1856 г.: "Остается в полной силе". Он идет в ней дальше, чем в статье 1853 г.: Ярославле сребро - уже без оговорок монета Осмомысла, но "реабилитирован" и златник Владимира, отданный сыну Ярослава. Только галицкие князья, испытывая влияние высокой культуры Запада и Византии, были способны учредить собственную монету. А Нежинский клад - не без влияния счастливой идеи Бодянского - попросту "закрывался" - это вовсе не монеты, а медали или жетоны, изготовленные в 1636 г. при митрополите Могиле по случаю "обретения мощей равноапостольного князя", или даже просто подделки тогдашних "искусных промышленников", рассчитанные на то, чтобы выдавать их за реликвии из Десятинной церкви...

Рис. 12. Письмо О. Цигры С. Г. Строганову (о сребренике 117-1)

Именно в 1856 г. по дороге из Крыма Строганов тоже посетил Нежин, где и поделился своими идеями с "ученой братией" в Лицее. Инспектора Ф. С. Морачевского он так поразил, что тот осмелился письменно возразить графу: "К чему было прятать жетоны или медали?... Для чего нужно было собрать столько их одному лицу?" Поводом для его письма было поручение графа справиться о монете, принадлежавшей нежинскому аптекарю О. Цигре. Последнего миссия Морачевского тоже вдохновила на тонкое письменное предложение: если г. граф разрешит, монету немедленно доставит ему корнет Адольф Цигра, мечтавший "хотя бы единый шаг службы сделать под руководством г. графа"... Строганов не пошел навстречу этим желаниям, и Цигра-младший корнетом и скончался^*, а монета в конце концов оказалась в Эрмитаже и была опознана по рисунку Морачевского.

^* (Гимназия высших наук и Лицей князя Безбородко. Спб., 1881, с. СИХ, А. О. Цигра.)

Состав Нежинского клада 1852 г., с учетом всех сохранившихся и неразысканных монет, восстановлен, но обстоятельства его находки не исключают возможности, что среди его сребреников могли замешаться и немногие арабские монеты. Клад почти исчерпал разнообразие типов киевской чеканки: в нем не оказалось только одного оставшегося еще не известным самого раннего, серебра Владимира I типа.

Сенсацией явились два первых клада смешанного состава, в которых одиночные сребреники были примесью к иноземной монете; новым было и то, что оба нашлись за пределами России: не вполне ясная находка 1840-1850-х гг. в Ленчице (Польша) и клад 1858 г. из Шваана (Мекленбург). Последняя новость тех же лет - обнаруженный в Стокгольмском музее первый образец "подражания" монете Ярослава. Это открытие на десяток лет увело внимание множества исследователей в дебри пустой и нелепой дискуссии. Ее виновником был переселившийся в 1845 г. в Петербург и немедленно обосновавшийся в Эрмитаже (с намерением, как он сам признавался, стать русским академиком) берлинский издатель нумизматического журнала Бернгард Кене (1817-1866). Он дебютировал в 1849 г. статьей о западноевропейских монетах русских кладов. В Эрмитаже он не ужился и покинул его в 1850 г., испортив отношения с коллегами; но отнюдь не научная цель по-прежнему влекла его к русской нумизматике.

Рис. 13. А. А. Куник

Скандальная статья Кене "О древнейшей монете России", выдававшая стокгольмскую находку за монету князя Олега, имя которого Кене вычитал в ее легенде^*, породила многочисленные отклики, включая и солидный труд академика А. А. Куника (1814-1899) о монете Ярослава. "Возражения" Кене с грубыми выпадами против Куника, ставшего руководителем Минцкабинета Эрмитажа, невольно оживляют в памяти суровые высказывания М. В. Ломоносова о Г. Миллере; такой же характер имело и выступление В. В. Стасова по поводу "научного скандала" в защиту Куника^**. Дальше статского советника претендент на академическое звание не дошел; однако именно в нем С. Г. Строганов нашел, наконец, достойного адресата для своего залежавшегося "письма". С почтительным ответным посланием оно появилось в журнале Кене^***.

^* (Спасский 1970-2, с. 152-154, 157, 163, 206; Кohnе 1859-1862, S. 249-256.)

Наступившему затишью на главном направлении проблемы древнерусских монет положила конец монография И. И. Толстого 1882 г. Юный исследователь, ученик и воспитанник X. X. Гиля, при его постоянной помощи воспользовался спадом интереса к сомнительным древнерусским монетам и сумел собрать все, что только было возможно, путем покупки, а позднее и обменом на изученные монеты, начав с приобретения заветной шкатулки Юзефовича с ее сорока тремя монетами. Огромную помощь восемнадцатилетнему студенту оказал А. А. Куник, предоставив для занятий монеты Эрмитажа и им самим закупленные сребреники: не будучи коллекционером и избегая пререканий с начальством, не желавшим покупать "дублеты", он приобретал для коллекции Эрмитажа все, что предлагалось... Сумел он выписать на время из Киевского университета все его сребреники^* и по монете - от своих корреспондентов: одесского нумизмата Н. Н. Мур-закевича (у него неожиданно появился златник, впоследствии отданный им Одесскому музею)^** и польского нумизмата К. Стрончинского (русскую монету Ленчицкого клада). Переговоры и переписка по этому поводу, заканчивавшиеся порою и отказом (Оружейная палата, например), напоминания владельцев и проч. не всегда были приятны и причиняли Кунику много беспокойств (так, была потеряна в Эрмитаже ленчицкая монета; Куника выручил коллега - академик А. Ф. Бычков, уступивший свой сребреник [ростовскую находку 1823 г.] для компенсации владельцу; потерявшаяся монета [58-1] нашлась только в мае 1949 г.- в щели старинного эрмитажного шкафа при его ремонте^***). Собирая материал, Толстой познакомился и с коллекцией С. Г. Строганова. На обертке упоминавшейся, уже опубликованной и знакомой Толстому по публикации рукописи прибавилась приписка: "Была для прочтения у молодого графа Ив. Ив. Толстого (мая 1879)".

В своем отношении к значению кладов И. И. Толстой приближался к современному пониманию их роли как источника для изучения истории денежного обращения. Он сожалел, что не располагал точными сведениями о полном составе Нежинского клада^*, но все-таки сумел собрать сведения о большей его части, описав или упомянув около 120 его монет^**. В Киеве очень помогал Толстому С. В. Бодилевский, предоставивший ему для изучения свой златник (впоследствии подаренный Киевскому музею [5-1]) и добывший несколько сребреников чуть было вовсе не упущенного Толстым второго большого клада, найденного в 1876 г. в Киеве на Вознесенском спуске. К этому времени часть Нежинского клада была уже опубликована и упоминания об этой находке в печати породили мифы относительно ценности древнерусских монет, вызвавшие поток подделок. Поэтому Киевский клад оказался расхватанным и распроданным еще более хищнически, чем Нежинский, причем отчасти и теми же самыми людьми, например, Должиковым^***.

^** (Сам И. И. Толстой считал, что описал "до 150 монет" клада (Толстой 1884, с. 57). Но подсчет известных ему к 1882 г. нежинских сребреников дает следующий результат: впервые опубликовано И. И. Толстым - 86 экз. приведено вслед за Волошинским - 21 экз. упомянуто - 10 экз.

Итого: 117 экз. Правда, еще 7 экз. было опубликовано И. И. Толстым в 1893 г. Таким образом, число всех бывших известными И. И. Толстому в разное время монет Нежинского клада доходит до 124.)

Сведения об обстоятельствах находки Киевского клада сребреников, собранные "киевским нумизматом А. Ф. Новицким... прямо от лиц, его нашедших"^*, были опубликованы дважды (второй раз - с некоторыми уточнениями) Н. Черневым: "В 1876 г. в Киеве, в Старокиевском участке, на Вознесенском спуске, в усадьбе гомельского мещанина Л. Н. Кушнерева, при срывании части горы, входившей в состав принадлежащего ему дворового места, найден клад серебряных монет. Монеты эти лежали в слое чернозема на глубине около двух аршин.

Они завернуты были в полуистлевшее полотенце, куски которого, с заметными еще на них следами вышивки, вынуты были из земли вместе с монетами, но погибли от невежества находчиков. Монеты слеплены были характеристическою темно-красною окисью в один сплошной комок, из которого находчики пытались силою выламывать отдельные экземпляры, но неудачно. Немало сребреников погибло при этих попытках, изломанных в куски и брошенных, как ненужный хлам... Некоторое время спустя кто-то посоветовал положить найденные монеты в нашатырный спирт. При помощи последнего удалось, наконец, разлепить монеты, которых оказалось около ста двадцати штук. Все они имели на одной стороне изображение человеческой фигуры с крестом в руке, а на другой - изображение Спасителя. На первых порах г. Кушнерев щедро раздавал найденные монеты своим соседям и знакомым. Больше половины их, по слухам, попала в руки одного из его служащих и была увезена в Могилевскую или Минскую губернию, едва ли не в качестве материала для изделий кустарного производства. Затем сорок пять штук было продано М. Д. Свиридову по 5 рублей за штуку а последние, оставшиеся у г. Кушнерева экземпляры были приобретены нами, благодаря содействию А. Ф. Новицкого, и теперь находятся в собрании И. И. Толстого"^*.

Разорение Киевского клада самим находчиком не должно нас удивлять, так как подобное варварство тогда было узаконено: "Клад принадлежит владельцу земли и без позволения его не только частными лицами, но и местным начальством отыскиваем быть не может"^*.

В целом, по мнению Чернева, количество ставших известными к 1891 г. сребреников Киевского клада доходило до 55^*. Проверка его подсчета дает только 42 экземпляра^**, что совпадает с количеством монет, происхождение которых из данного клада в настоящее время бесспорно. Но еще 7 монет Владимира I типа можно отнести к Киевскому кладу, так как именно они, возможно, являются остатками известной Черневу группы в 9 экземпляров "в других собраниях"^***, если из нее исключить один экземпляр, попавший в Вену^****, и другой - подаренный архитектором В.Н.Николаевым музею Киевской духовной академии^*****. Из этих 49 экземпляров в настоящее время 14 хранятся в Эрмитаже (куда большинство из них попало в составе коллекции И. И. Толстого, в 1917 г.), 8 - в Государственном Историческом музее (большинство - из бывших коллекций С. В. Бодилевского, Н. А. Леопардова и Э. Ю. Кульчицкого, пришедшие в музей из собраний П. В. Зубова и В. М. Иверсена); 3 - в Киевском Историческом музее (из коллекции Университета св. Владимира и дар С. В. Бодилевского к открытию музея в 1904 г.).

^** (Чернев опубликовал сам 20 экз., упомянул опубликованных ранее Толстым 13 экз., добавил известных ему в других собраниях 9 экз. (Чернев 1891).)

^***** (Там же; ср. с: Чернев 1888, с. 67 и Толстой 1882, с. 12, № 6.)

В собрании Новгородского музея имеются в настоящее время 5 монет Киевского клада, прошедшие через коллекции С. В. Бодилевского, Э. Ю. Кульчицкого, В. М. Иверсена, М. В. Сузина, Н. В. Белозерского, В. Ф. Недзельского, В. В. Лукьянова. В собрание Ф. Грирсона (Кембридж, Англия) попала монета из того же клада, подаренная в 1893 г. распавшемуся позже музею Киевской духовной академии Н. А. Леопардовым (37-1).

Только после открытия Киевского клада 1876 г. и стала возможна подлинно научная, хотя и ошибочная в некоторых частностях, классификация древнейших русских монет, произведенная И. И. Толстым^*, так как именно этот клад заполнил лакуну между известными к тому времени златниками конца X в., открывающими серию древнейших русских монет, и сребрениками начала XI в., замыкающими ее.

Подобно Нежинскому кладу, Киевский состоял лишь из русских монет, но состав его был еще более узким: он содержал монеты только одного типа (I, по классификации Толстого, композиционно примыкающего к группе златников), который к тому же до сих пор никогда не встречался в находках с монетами других типов^*. Это обстоятельство, указывающее на определенный хронологический разрыв между I и остальными типами древнейших русских монет, а также наличие у сребреников I типа единой со златниками композиции изображений обеих сторон монеты при одинаковой ориентации сторон (↑↓), позволили отнести чеканку сребреников I типа к годам, наиболее близким к введению христианства на Руси, а остальные типы к началу XI в.

^* (Сведения об обстоятельствах находки сребреников в курганах близ с. Митьковки Климовского р-на Брянской обл. так противоречивы даже в изложении одного и того же автора (Полозов И. Клады рассказывают... Топография кладов монет, найденных на территории Брянской области в 1948-1960 гг., Брянск, 1960, с. 5, 8; Он же. Клады рассказывают. (Топография кладов, найденных на территории Брянской области в 1944-1962 годах). Брянск, 1963, с. 4-7, 13, 19), что объединять и датировать все найденные монеты (Владимира - типов I и II, Святополка и "Петра") вместе, как сделала Н. Д. Мец (Мец 1960, с. 205-214), невозможно, пока не доказано происхождение всех этих монет из одного погребального комплекса или хотя бы одновременность самих курганов.)

Целью своей работы по изучению древнейших русских монет Толстой считал попытку "издать наивозможно полный сборник материала по избранному вопросу, но материала, в основной своей части, критически освещенного и разобранного"^*. И это Толстому вполне удалось. Он обогатил мировую нумизматическую литературу еще одним каталогом монет определенной исторической эпохи и решил вопросы, ответы на которые до той поры могли быть только предположительными.

На материалах составленного им Свода^* Толстой неоспоримо доказал русское происхождение всех рассмотренных им монет и обосновал их общую систематизацию, а также датировку рубежом X-XI вв.

Считая главной своей задачей поиски правильного распределения различных групп древнейших русских монет относительно друг друга, Толстой предложил определенную хронологию выпусков древнейших русских монет, найденную им на основе чтения надписей, наблюдений над перечеканками одних типов в другие и стилистического анализа монет^*.

Монография Толстого вызвала большое количество критических отзывов и разборов и повернула дискуссию о древнейших русских монетах от частных вопросов к проблеме в целом^*. В ходе ее Толстому пришлось особо отстаивать свое чтение легенд, атрибуцию, общую классификацию и датировку древнейших русских монет, а также характер их зависимости от византийских прототипов^**.

^* (См. в Списке литературы (с. 208 и сл.) рецензии на монографию Толстого: В. С. Иконникова, Н. И. Петрова, И. В. Помяловского, Д. Н. Прозоровского, Н. А. Чернева, Д. Н. Чудовского, В. Уляницкого.)

^** (Толстой 1884; Толстой 1888; Толстой 1891; Толстой И. И. Как я стал нумизматом.- Аргус. Спб., 1913, октябрь, с. 86, 87; Tolstoj, 1883.)

Непрерывный приток материала во время занятий Толстого сказался на стройности изложения; не обошлось без "добавлений", но главное было сделано - сведены воедино давно известные и новейшие находки; научно обоснованную систематизацию получили все монеты Владимира и часть - Святополка. В вопросе о киевской чеканке Ярослава Толстой остался на позициях Волошинского и сверх Ярославля сребра отнес к ней 2 типа со спорными подписями, но с тем же знаком, что на монетах Святополка. Смысл "загадочного знака" оставался непонятным исследователю.

Первым откликом на книгу 1882 г. была статья горько обиженного невниманием к его идеям С. Г. Строганова. Подписав и отправив ее в редакцию журнала, он прожил еще только две недели и умер в марте 1882 г. восьмидесяти семи лет. Толстой скупо ответил на сумбурную критику; в его лице Строганов адресовался более к Волошинскому и Кунику; объясняться с мертвым было тягостно^*.

Может быть, задел Толстого только упрек в незнании византийских монет. Только через 10 лет упорных занятий ими он посвятил древнерусским монетам еще одну статью, чтобы высказать уверенность в прямой связи их только с византийскими X- XI вв. Описал он еще несколько новых для него экземпляров монет, включая и еще два златника - собственный, "приобретенный покупкой в Одессе" и такой же вел. кн. Георгия Михайловича^*.

Наиболее уязвимым местом систематизации Толстого остались его киевские сребреники Ярослава; с них и начинали все первые критики, киевляне Н. И. Петров, Н. А. Леопардов и Н. П. Чернев, предлагавшие свои комбинации княжеских имен и требовавшие от Толстого "истины в последней инстанции", на что он не претендовал, выпуская свой труд. И. И. Толстой оставил без внимания их статьи.

Судя по публикации 1893 г., не заинтересовало Толстого и происхождение второй "волны" златников. Монету вел. кн. Георгия Михайловича, как оказалось, для него покупал (за 1300 руб.) фактический хранитель его коллекции X. X. Гиль^*. Но, как известно, такова же была роль последнего и в постоянных пополнениях собрания Толстого. Следовательно, обе одновременно приобретенные монеты куплены в названной Толстым Одессе - местожительстве владельца еще одного златника - Н. Н. Мурзакевича; монеты куплены не у простака, вроде киевского базарного торгаша, отдавшего Бодилевскому в 1878 г. златник за 15 руб. Выяснявшему возможность приобретения златника (для Толстого) А. А. Кунику Мурзакевич ответил, что считает свою монету болгарской, что она куплена лично им в 1863 г. "с двумя византийскими, за 16 руб." (т. е. явно по горячим следам находки золотого клада византийских и русских монет) и что еще в 1865 г. Мурзакевич привозил эту монету в Петербург, где домогался перекупить ее у него Строганов^**.

^* (ЦГИАЛ, ф. 530, оп. 1, № 93 (сведения о суммах, затраченных на приобретение монет).)

Несколько десятков византийских монет из "Гилейского" клада XI в., найденного на берегу р. Конки в 40 верстах от Кинбурна, очень нескоро после их приобретения описал П. О. Бурачков^* - без указания даты находки, а в составленной им же части списка монетных находок Новороссии одним из последних назван - без даты находки - этот же клад, распроданный находчиками-пастухами^**. Точную дату находки открывает только письмо Мурзакевича.

^* (Бурачков П. О. О местонахождении древнего города Каркинитеса и монетах, ему принадлежащих.- ЗООИД, 1875, т. 9 (статья датирована 1873 г. Гилея - античное название низовьев Днепра.).)

^** (Архив ЛОИА, ф. 28, 1880, № 22, с. 48 На последней странице рукописи приписка Е. Люценко называет как составителя этой части списка П. О. Бурачкова.)

Под вопросом остается киевский златник Бодилевского. Забрел ли он в Киев к 1878 г. из Новороссии, или случайно оказался два года назад в серебряном кладе 1876 г., был ли неведомой одиночной находкой, или остался один от растащенного клада? Он имеет ту же редкую легенду, что и потерянный Могилянским, и Толстой допускал возможность признания в монете Бодилевского потерянного златника Могилянского, хотя и не решился заявить об этом печатно^*.

^* (Толстой И. И. Письмо А. А. Кунику от 23.11.1880 г. (Архив АН СССР, ф. 95, оп. 2, № 852, л. 1).)

После выхода труда И. И. Толстого, охватившего все известные доныне типы древнерусских монет, новые нечастые находки пополняли лишь известное, но появлялись новые клады, русские и заграничные, с сребрениками - примесью к иностранным монетам. Со смертью С. Г. Строганова не осталось сомневающихся, но первые же критические выступления упорнее всего оспаривали, как совершенно неприемлемую, кратковременность этой чеканки. Роль лидера в этой критике вскоре перешла к А. В. Орешникову (1855-1933), многолетнему хранителю московского Исторического музея. Сдержанно высказавшись несколько раз при жизни И. И. Толстого и вскоре после его кончины^*, он активизировался позже. В 1917 г., через год после смерти Толстого, его сын, будущий советский академик И. И. Толстой, выполняя волю отца, передал в дар Эрмитажу превосходно подобранное огромное собрание русских монет X-XVIII вв., совершенно преобразившее после слияния эрмитажное и сделавшее его уже тогда лучшим в мире.

^* (Орешников 1918; Орешников А. В. Дневник. Запись от 21.V.1916 (Архив ГИМ); Орешников А. В. Письмо Б. В. Фармаковскому от 28.VI.1916 г. (Архив ГИМ).)

Рис. 14. А. В. Орешников

В 1893 г. губернский статистик из Вятки П. М. Сорокин, заинтересовавшись упомянутой Толстым блестящей догадкой А. А. Куника о "загадочной фигуре" древнерусских монет - "не представляет ли она собою семейное знамя, фамильный знак"^*, познакомил А. В. Орешникова со своими наблюдениями народного быта удмуртов. Сорокин предположил в знаках на монетах знаки княжеской собственности, развивавшиеся по тем же нормам, что и знаки на удмуртских бортных деревьях. Эта идея завладела А. В. Орешниковым, который в следующем же году изложил ее впервые^** и остался верен ей до конца жизни. В статье 1917 г. о Толстом он недоумевал, почему исследователь игнорировал множество имен князей, которые, по его мнению, вполне могли продолжить чеканку, ведь "падение и обеднение Киевской Руси началось с половины XII в."^*** В исследовании "родовых знаков" Рюриковичей он увидел путь к преодолению, по его убеждению, вредной для науки концепции^**** и первым обратился к оказавшемуся чрезвычайно перспективным в дальнейшем широкому изучению знаков на разных изделиях.

Многолетняя переписка А. В. Орешникова с А. А. Ильиным - живое свидетельство роста его почти болезненной неприязни к Толстому-ученому; зная тернистый путь купеческого сына к любимой работе в музее^*, его можно понять. Враждебные ученому-аристократу высказывания Мурзакевича в упоминавшемся письме еще прямолинейнее^**. Неприязнь Орешникова распространилась и на хранителя европейских монет Эрмитажа Н. П. Бауера (1888-1942), который под влиянием появлявшихся с 1925 г. блестящих работ Р. Р. Фасмера (1888-1938) по "анатомии" кладов куфических монет в 1927 г. опубликовал накопившийся материал кладов смешанного состава, содержащих сребреники, развивая взгляды Толстого^***. В 1930 г. по представлению академика С. А. Жебелева статья А. В. Орешникова, излагавшая сущность и принципиальную основу его систематизации (с учетом усмотренных им индивидуальных различий в начертании, в сущности, одинаковых знаков), была опубликована в "Известиях АН СССР"^****. Признавая - по Карамзину - начинателем чеканки Ярослава (в Новгороде) и настаивая на случайном и непостижимом составе любых кладов, он отдавал вслед за Н. И. Петровым один из толстовских "типов Ярослава" Изяславу-Дмитрию Ярославичу (1054-1078). Далее сын Изяслава, Ярополк-Петр в 1077-1078 гг. выпускает монеты для Вышгорода (второй тип Ярослава по Толстому, предположение Н. П. Чернева). В Киеве после Изяслава выпускает монеты Святополк-Михаил Изяславич (1093-1112). Параллельно протекает чеканка Владимира Мономаха: сперва в Чернигове (1078-1094) - златников и ранних сребреников, с 1094 по 1113 - в Переяславле, а последний тип с 1113 г.- в Киеве. Неопровержимо установленная Толстым последовательность чеканки типов "локализуется" утверждением, что все виды монет изготовлялись по заказам разных князей "Киевским монетным двором". Взяв у "единомышленников" пару определений монет, все остальное в их построениях Орешников переиначил по-своему. Он более всего ждал признания его решений и отказа от поддержки концепции И. И. Толстого от Н. П. Лихачева и А. А. Ильина и болезненно воспринял их осторожное отношение к его идее. Ильин, более по мягкости, чем по убеждению, нерешительно соглашался принять только отдельные определения, но это лишь раздражало, как очевидное доказательство неверия в ведущую идею. Видимо, и сам А. В. Орешников ощущал слабые места своей концепции: локализацию чеканки всех монет в Киеве, натяжки в дифференциации знаков; как признанный знаток византийской нумизматики, Толстой был вне критики. Некоторая неуверенность ощутима и в посмертно изданной работе Орешникова, датированной им 1931 г.^*****

^* (Арциховский А. В. Памяти А. В. Орешникова.- НСГИМ, М., 1955, ч. 1, с. 8.)

^** ("Для г.г. Толстых достаточно и того, что они ети куриозы соединят и издадут...", "...Я стану радоваться, что отечественное еще не забывается теми, для которых земной рай есть Париж с его приманками" (Мурзакевич Н. Н. Письма А. А. Кунику от З.П и 14.III.1881.- Архив АН СССР, ф. 95, оп. 2, д. 615, л. 10, 12).)

Рис. 15. Н. П. Бауер

Умирая, А. В. Орешников все же мог верить, что уходит победителем; но проблема древнерусских монет при наличии отвергающих друг друга, но не свободных от слабых звеньев и натяжек двух концепций, вошла в полосу многолетнего кризиса. Это правильно указывалось в диссертации В. Л. Янина, открывшей последний цикл активной исследовательской работы над этой проблемой^* после опубликования в 1948 г. концепции Толстого - Бауера в "Истории культуры древней Руси"^**. Принятое Орешниковым предложение Петрова и Чернева читать на некоторых монетах крестильные имена в работе Янина оценено по-новому. Исходя из полного единства знака на монетах, он пришел к единственно возможному выводу, что обе монеты со спорным чтением имен открывают остававшееся ранее неизвестным крестильное имя Святополка Окаянного - Петр. Взгляды А. В. Орешникова некоторое время защищала Н. Д. Мец (1923-1965) в связи с ценным комплексом древнерусских монет, добытым, к сожалению, самодеятельными раскопками школьников в с. Митьковка; но и для нее оказалось, в конце концов, неприемлемым отрицание Орешниковым закономерности состава кладов^***.

^* (Янин В. Л. Денежно-весовые системы домонгольской Руси. Автореф. канд. дисс, М" 1954, с. 7, 8, 15; Янин 1956-1, с. 165-169; Янин 1956-2, с. 158.)

^** (Романов Б. А. Деньги и денежное обращение.- В кн.: История культуры древней Руси. Домонгольский период, т. 1. М.-Л., 1948, с. 86-87.)

К вопросу о княжеском знаке Святополка В. Л. Янин вернулся в исследовании 1970 г. об актовых печатях. "Они обнаруживают большую близость к синхронным им монетным типам, которые, в сущности, представляют собою своеобразную сферу применения княжеского штемпеля... Близость булл архаической традиции типу раннего русского чекана ведет к взаимному подтверждению обеих групп этих памятников. Это сходство лишний раз подтверждает правильность принятой сейчас даты чеканки древнерусских монет"^*.

Наряду со сфрагистикой драгоценный вклад в исследование древнерусской монетной чеканки внесла в последние годы советская археология. Счастливая добыча Днепровской экспедиции Б. А. Рыбакова при раскопках древнерусской крепости на р. Стугне - два сребреника Владимира - имеет безупречную датировку рубежом X-XI вв.

Являющаяся сводом почти всех знаний XIX в. о древнейших русских монетах монография И. И. Толстого 1882 г., сохранив свое методологическое значение, устарела по объему охватываемого ею фактического материала и в частных вопросах атрибуции. Находки русских монет X-XI вв., накопившиеся после выхода трудов Толстого, и, особенно, концентрация начиная с середины 1920-х гг. множества бывших частных коллекций в крупнейших музеях СССР сделали возможным составление нового корпуса древнейших монет. Необходимость этой работы была ясна А. В. Орешникову еще полвека назад^*.

^* (Орешников А. В. Письма А. А. Ильину от 25.VI.1917 и 29.IV.1919 (Архив ОНГЭ).)

Толстой знал и в разное время опубликовал 150-170 русских монет X-XI вв. В новом сводном каталоге зафиксировано около 340 экземпляров, известных de visu, в репродукциях или по упоминаниям. Удвоение числа сребреников произошло не только за счет новых находок, но и в результате проверки, сравнения и обобщения сведений о давно известных монетах. Неизвестные ранее сведения обнаружены в ряде архивов и библиотек Ленинграда, Киева и Москвы.

Переписка А. А. Ильина и А. В. Орешникова (Архивы Эрмитажа и ГИМ'а), как и протоколы Комиссии по нумизматике и глиптике (Архив ЛОИА АН СССР), открыли прошлое многих монет и участь ряда частных коллекций советского времени. Такие данные выявились для XIX в. в письмах И. И. Толстого к А. А. Кунику (ЛО Архива АН СССР), в документах, сопровождавших монеты Нежинского клада в Эрмитаже (ЦГИАЛ, Архив Эрмитажа), и в старых рукописных каталогах музея начала - середины XIX в. Очень полезными оказались открытый В. А. Анохиным рукописный Альбом монетных снимков киевского коллекционера конца XIX - начала ХХв.Н. Г. Захариевского (Научная библиотека Киевского университета) и архив Церковно-археологического общества при Киевской духовной академии, а также опубликованная переписка М. П. Погодина^*.

В сочетании архивных и литературных данных с изучением самих монет удалось проследить "биографии" почти всех известных нам монет. Например, изображение в частном письме конца XIX в. сребреника, найденного в с. Великий Листвен на Украине, совпало с беспаспортной монетой, поступившей в Эрмитаж в 1930 г. из Народного комиссариата финансов через СФА (10-1), а упоминавшийся выше сребреник А. А. Куника, найденный в 1823 г. "в ста верстах от Ростова" (170-1), достоверно соотнесен с Цимлянским городищем, откуда в Новочеркасский музей в 1880-х гг. тоже поступил сребреник (140-1). В издании Эстонского ученого общества 80-х гг. XIX в. упомянут неразысканный сребреник, подаренный обществу графом Сологубом, но в архиве Отдела нумизматики Эрмитажа нашлись литографские оттиски этого сребреника (56-У) с записью А. А. Куника о получении их в феврале 1870 г. от М. Раевской.

От ряда монет, учтенных в топографическом перечне А. А. Ильина, пришлось отказаться: эрмитажный экземпляр Ярославля сребра А. А. Медынцева - М. П. Погодина оказался подделкой, восходящей к первым изображениям в литературе этой монеты^*, а сребреники Ярослава из раскопок Л. К. Ивановского и из собрания Н. П. Лихачева являются литыми из бронзы древними украшениями^**. (Они рассматриваются только в связи со своим прототипом).

В целом более пятидесяти зафиксированных в прошлом известий о сребрениках различных частных коллекций относятся всего к двадцати трем монетам.

Рис. 16. Изображение сребреника (10-1) в письме Г. А. Милорадовича Н. И. Петрову и (справа) его фотовоспроизведение

Как уже отмечалось, часть неразысканных сребреников обоих "чистых" кладов продавалась в 1850-1880-х гг. антикваром Должиковым, взвинчивавшим цены пропорционально росту заинтересованности коллекционеров в покупке. Но установить, кому именно продавал Должиков свои монеты, не удалось.

Нумизматическая коллекция музея Киевской духовной академии, насчитывавшая в 1915 г., по-видимому, не менее 10-12 сребреников, главным образом из Киевского клада (дар Н. А. Леопардова и его наследников в 1894-1895 гг.)^*, вскоре была расхищена. Как указано выше, две ее монеты пришли в ГИМ в 1929 г. в составе коллекции П. В. Зубова (12-3, 17-7), третья была куплена Ф. Грирсоном в 1965 г. в Англии (37-1), четвертая была опознана в 1925 г. А. А. Ильиным в собрании К. П. Березина (33-1). Остальные исчезли бесследно. В числе пропавших - четыре сребреника этого собрания из Нежина, изображенные в Альбоме Захариевского (68-1, 87-1, 142-1, 185-1).

Кроме сорока пяти неразысканных сребреников Нежинского и Киевского кладов в новом Корпусе числится еще более тридцати известных ранее монет, местонахождение которых в настоящее время не установлено. Некоторые из сведений касаются потерянных экземпляров из других находок, некоторые - настолько скупы, что отнести их к каким-либо конкретным экземплярам совершенно невозможно.

Сводка I. Находки, количество и место хранения древнейших русских монет в настоящее время

^* (Звездочками * отмечены случаи не находки, а приобретения или первого издания монеты неизвестного происхождения. Златники обозначены сокращением зл., сребреники - сокращением ср.)

К тому же они могут являться упоминанием уже известных экземпляров. В сводный каталог древнейших русских монет они включены для достижения максимальной полноты сведений о сребрениках, следы которых теряются в частных, главным образом дореволюционного времени, коллекциях.

Список неразысканных экземпляров русских монет X-XI вв., опубликованный в 1971 г.^* в надежде, что ко времени окончания работы над Сводным каталогом некоторые потерянные монеты найдутся, не вызвал откликов, что убеждает не только в полноте Свода, но, очевидно, и в необратимой утрате неразысканных монет.

Сводка I к каталогу (см. с. 42-45) показывает происхождение, количественный состав и место хранения всех известных в настоящее время находок древнейших русских монет X-XI вв.

Часть I. Исследование

Глава I. История изучения древнейших монет России и состав сводного каталога