Вновь в стране образовались две власти. Сидящие в Кремле поляки и Боярская дума представляли власть законного царя Владислава Жигимонтовича. Указы писались его именем, монеты чеканились от его имени, формально он правил страной. Власть эта держалась силой польского оружия, и главные ее усилия были направлены на то, чтобы удержать Москву.
Другой силой стало Первое ополчение, раскинувшее свои таборы под Москвой.
Необходимость платить денежное жалованье наемникам требовала непрерывной работы Московского денежного двора. Но, обладая налаженным денежным производством, кремлевские власти не имели другого: они находились в изолированном от страны городе, доходы в казну больше не поступали, серебряного сырья не хватало. Между тем выплата денежного жалованья польским войскам была, по существу, единственным способом удержаться для московских властей. Денежное жалованье "немцом" - вот в чем заключалась главная забота бояр-изменников во время сиденья в осаде на Москве. Но и для "Литвы" денежное жалованье становилось в то время не столько средством обогащения, из-за чего они, собственно, отправились в московский поход, сколько единственной возможностью выжить. Ибо в Москве наступил голод, а осенние и зимние месяцы прибавили к страданиям от голода муки от холода. Для приобретения самой примитивной еды и полена дров приходилось платить все более и более возрастающие суммы.
Во время московского восстания поляки, как писали современники, уничтожили умышленно весь провиант, "тогда как все войско несколько лет могло бы этим кормиться с избытком... Через два или три месяца нельзя было получить за деньги ни хлеба, ни пива".
Запертые в Кремле и Китай-городе поляки были вынуждены возвращать москвичам награбленные драгоценности за кусок хлеба. Летопись рассказывает: "Мнозии же рустии людие приходиша нощию к стене града Кремля, и серебра и жемчугов и свешиваху з града. Рустии же люди емлюще сия и в том место вяжуще только же хлеба и дающе им. Егда же сия увидеша быша, и пойманы мнози и наказаны. По сем начаша им вместо злата навязываху за хлеба место каменья и кирпичи. И сие им злохитрьство преста".
Серебро для чеканки монет на денежный двор должны были поставлять государственные учреждения и частные заказчики. Основной контингент заказчиков всегда представляли торговые люди, и среди них - богатые гости, занятые торговлей с иноземцами. Но в 1611 году доступ торговым заморским людям закрылся, Москва была изолирована от главных торговых путей. Торговать стало нечем, нечего стало и нести на денежный двор. Божка Балыка писал о том, что киевские купцы, прибывшие в Москву осенью 1610 года, оказались запертыми в Кремле и переносили голод и холод вместе с польским гарнизоном.
Появились перекупщики, скупавшие у жителей серебряные сосуды, украшения и перепродававшие их на денежный двор для чеканки. Один такой перекупщик, Пятунка Михайлов, мелкий московский торговец, рассказывал, что он, помимо торговли, кормился за эти годы тем, что "скупал серебро мелкое ветошь и сливал на Денежном дворе ис прибыли". Но, конечно, такие перекупщики не могли обеспечить полностью сырьем государственную чеканку.
Если уж Василий Шуйский, "природный" русский царь, поднял руку на церковные и монастырские сокровища, в интересах казны перечеканенные в деньги, то чего же иного приходилось ожидать от интервентов? В тигли денежного двора пошло серебро с церковных окладов, драгоценные сосуды, украшения, богатые одежды - все то, чем были богаты и славны московские церкви и монастыри. Та же участь постигла и золото, так как денежный двор возобновил чеканку золотых копеек и денег.
Уже после освобождения Москвы от поляков был подготовлен "Отчет расходов царской казны", сохранившийся до нашего времени. Это скорбный перечень тех утрат, которые понесла отечественная культура в годы интервенции.
"По королевским грамотам" платили "государю королю" под Смоленск, "немцом в заслуженное", воинам "Сапегина войска" и русским стрельцам. Средства брались из государственной казны, собранной в приказах: Казны, Новгородской чети, с Казенного двора, с Купецкого двора, с Денежного приказа. Сюда же пошли деньги, вырученные с продажи имущества Шуйского. Жалованье выдавалось как деньгами, золотыми и серебряными копейками, угорскими, так и "всей рухлядью". Под последней следует подразумевать сосуды из драгоценных металлов ("суда золотые", "суда серебряные"), пуговицы серебряные и золотые, "что спарывали с платья", драгоценные камни, жемчуг, а также "мягкую рухлядь" - соболя, атлас, бархат, сукно, парчу.
Значительная часть изделий из драгоценных металлов и угорских поступала на Денежный двор, чтобы "на немцы из золота и серебра делати в денги". Вот небольшой перечень того, что использовалось как сырье для монет: "В церкви Благовещенья... с большого наряду риз, с потрахели да с поручей снято в дробницах золота 10 гривен 24 золотника. Из церкви Архангела Михаила с трех покровов, которые были на гробех великого князя Василья и царя и великого князя Ивана и царевича Ивана, в дробницах золота 17 гривенок 2 золотника. Из Чюдова монастыря выдано потир да двое блюдечка, да лжица, да кандило, да к евангелию сделано было, да еще недоделано... Да от Казны выдано, с государева посоха снято было 6 гривенки..., да с конского наряду, с ошейник, и с огловли, и с лысин, и с похвей... Да с образов Донские пречистые, и с Вознесенского монастыря, из церкви Архангела выдано прикладных 420 угорских" (речь идет о золотых иноземных монетах, вешавшихся по обычаю на чудотворный образ). Кондрат Буссов писал впоследствии, что русские были вынуждены отдать "чужеземцам на расхищение свою богатую казну, которая неисчислима, а для многих - невероятна. Из нее оплатили все королевское воинство до 1612 года; семь царских корон и три скипетра, из них один - из цельного рога единорога, очень богато украшенный рубинами и алмазами, а также несказанно много редкостных драгоценных изделий должны были познать, как... кочевать по чужим землям".
Перед Денежным приказом с неизбежностью встал вопрос о необходимости снизить вес копейки, так как не хватало уже не только серебра, но и золота. Пришлось уступить давлению обстоятельств. С осени 1611 года вес русской копейки был вновь снижен. Если кратковременное понижение веса монет при Шуйском составило всего четверть почки (нормативным весом копейки стали 0,64 грамма), то в 1611 году пришлось решиться на уменьшение веса наполовину почки (нормативный вес 0,60 грамма). Такой вес допускали при Шуйском только откупщики. Сейчас положение Денежного приказа стало безвыходным, и надежды как-то исправить положение в ближайшее будущее не было никакой. Поэтому понижение веса не выделялось какими-либо отличительными знаками на монетах. Напротив, монеты пониженной стопы продолжали чеканить теми же чеканами, которыми чеканили полноценные монеты. Это была откровенная фальсификация, ничем не замаскированная хищническая эксплуатация монетной регалии в интересах пополнения средств казны.
Вес монеты, составлявший 3,5 почки, удержать не удалось. К весне 1612 года он был понижен еще наполовину почки, а затем снижен на четверть почки. Весовая норма копеек Владислава Жигимонтовича, следовательно, снизилась с нормативного веса копейки трехрублевой стопы 0,68 грамма (4 почки) вначале до 0,60 грамма (3,5 почки), затем до 0,51 грамма (3 почки), и наконец, до 0,47 грамма (2,75 почки).
Разумеется, положение Денежного приказа, лишенного возможности снабжать сырьем денежный двор, было отчаянным; разумеется, на монетную политику не могла не оказывать давления власть польского командования, глубоко безразличного к судьбе русской денежной системы. Но одними этими факторами, видимо, нельзя объяснить действия Денежного приказа в годы полного польского владычества в Москве. Начиная с 1611 года, когда в стране стала разворачиваться и все более нарастать мощная национально-освободительная борьба против польских захватчиков, на решения Денежного приказа должно было оказывать действие множество обстоятельств. Их следует рассматривать отдельно.